– Ваша смерть остановит военную машину?
– Что? Нет, конечно! – рассмеялся король. – Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битв, славы и новых земель, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.
– Ценой гибели других. Тысяч и тысяч чужих детей.
– За все надо платить, порой – очень щедро. Но оно того стоит.
– Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?
– Уже не раз было сказано, вы – непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом посодействовала.
– Опять же нужен был ничего не подозревающий чистосердечный идиот.
– Не будьте к себе столь строги, благие намерения – не порок. Хотя все верно. Злоумышленник просто не смог бы войти в главную башню университета.
– Шивариус знал, что я работаю на вас?
– Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.
Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.
– Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?
– Нет, – твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.
– Совсем?
– Нет!
– Совершенно?
– Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!
Внезапно сильный порыв ветра шире распахнул двери на веранду, и свет месяца выхватил лезвие штакхорна, покоившегося в руках мага.
– Мне не нужно было тысячи «нет», – глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, – в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.
Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный, остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.
– Постойте! Вы что, не убьете меня?!
– Убью? – Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. – Для вас, экселлент, смерть была бы милосердием. Живите долго и страдайте от последствий своих дел.
Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля внизу, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.
Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль шехверской водки и хорошо к ней приложился, после чего, повеселев, зашаркал в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение.
Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минула, и ты остался жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет… Правда, что-то не давало королю покоя.
Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: «Мне не нужно было тысячи «нет», в принципе хватило бы и восьми». Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?
Король шел по своему дворцу и думал, что восемь – для него это… это… восемь – это… Он вдруг замер, и свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине… в то время как ее голова лежала на подушке короля.
С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн упал на колени, а потом завалился набок и задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.
Всего восемь.
Было.
Часть третья
Тобиус сидел на раскладной лесенке фургона, который цитаро отдали ему, смотрел, как играли с Лаухальгандой дети под еще теплым моросным дождем, и курил трубку. Он делал глубокие затяжки и подолгу держал пряный горячий дым в легких, жмурясь от удовольствия. Мир пах нарождающейся осенней слякотью, лошадьми, табаком и жареными ежами. Кто-то пиликал на скрипке и пел. Это было прекрасно.
– Здравствуй, Годявир.
– И ты будь здоров, Цагар, – флегматично ответил Тобиус цитару, присевшему рядом.
– Неспокойные времена настали, – без предисловий сказал Цагар, – война на западе, говорят, уже началась, король день ото дня становится все безумнее, и земли эти не ждет ничего хорошего. Аламут должен двигаться дальше.
– Понимаю, – кивнул Тобиус, который знал, что из-за него цитаро простояли на холме Силеи уже целую лишнюю неделю.
– Мы хотим знать, отправишься ли ты с нами в земли Шехвера и Димориса? Ты друг нам и очень полезный человек в аламуте, было бы хорошо…
– Нет, Цагар, не смогу.
Предводитель цитаро крякнул и поднялся.
– Аламут двинется завтра по предрассветным сумеркам. Если повезет, успеем выйти к шехверским границам до первого снега.
– Я уйду ночью, – кивнул Тобиус, – спасибо за все, что вы сделали для меня.
Цагар вроде как хотел что-то ответить, но передумал, опустил плечи и кивнул.
– Прощай, амаш Годявир, надеюсь, твоя дорога приведет тебя к счастью.
– Не приведет, друг Цагар. Но спасибо за твою доброту.
Цитар удалился, а маг, докурив и выбив трубку, вошел в фургон, где его ждала Райла Балекас.
Она все еще не вставала и нуждалась в постоянном уходе, но при этом ее излеченное тело было вполне здоровым. Со дня своего пробуждения мечница не произнесла ни слова, вообще не издала ни звука, большую часть времени тихо лежала под цветастыми лоскутными одеялами и следила за Тобиусом. Когда он говорил с ней, Райла улыбалась, а порой протягивала руку, чтобы прикоснуться к его лицу, провести пальцами по острым скулам и истончившимся губам, погладить впалые щеки.
