Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидев тебя в последний раз. Прощай навсегда, я люблю тебя!»…
До него дошли подробности дуэли на Крестовском острове. Стрелялись на револьверах в тридцати шагах. По данному сигналу Николай выстрелил в воздух, стрелявший следом и промахнувшийся конногвардеец потребовал сократить расстояние до пятнадцати шагов. По второму разу брат вновь разрядил револьвер в воздух, Мантейфель выстрелил в упор…
Идучи в один из поминальных дней по безлюдному парку, он остановился, смотрел неотрывно на построенный дедом, светившийся в лучах солнца величавый дворец. Наполненный сокровищами искусства — картинами великих мастеров, старинной мебелью, каретами, тысячами томов бесценных книг.
«Все это будет когда-нибудь моим, — думалось. — Малая толика уготованных мне судьбой богатств. Отныне я наследник»…
Бросило в жар — он торопливо расстегнул пуговицы на воротнике. Вспомнилось почему-то, как мальчишкой забирался тайком в домашний театр, воображал себя вельможей екатерининских времен. Возлежал в мавританском зале на шитых золотой нитью подушках нацепив матушкины бриллианты, смотрел на танцы полуобнаженных невольниц, курил кальян.
«Роскошь, богатство — вот жизнь, — думал поднимаясь по парадной лестнице среди высоких зеркал. — Поступать как хочется, без оглядки на окружающих. Не выходит получить — купить за деньги…Боже! — спохватился. — О чем это я, что со мной? Коленьку только похоронили… один… в усыпальнице!»
Проходя через гостиную, остановился у собственного портрета — с полотна на него смотрел холодно-равнодушно, не узнавая, юноша с мопсом на руках.
«Вот он я на самом деле! — пронеслась мысль. — Подлинный! Серов меня раскусил. Гордый, тщеславный, с ледяным сердцем. Не изменила меня даже смерть брата. Из всех живущих на земле я люблю только себя!»
Бросился, переступив порог, в спальню на подушку — ни слезинки успокоения. Смотрел в вечереющее окно, думал бесстрастно о завтрашнем дне.
4
— Всякий уважающий себя мужчина вашего круга обязан служить в армии. Или быть придворным. Разве не так, Феликс?
Царица пристально смотрела на него — в строгом закрытом платье, с высокой прической.
— Ваше величество, ну что делать, если армия меня не прельщает? И в придворные я не гожусь, — он улыбался. — Брякну что-нибудь не так.
— Не комикуйте, прошу вас! — повысила она голос. — Вы давно не ребенок, и пригласила я вас не на светскую болтовню. Мы дружим семьями, у нас доверительные отношения с вашей матушкой и отцом. Я и государь желаем вам только добра. Юсуповы во все времена были примером служения отечеству, будьте и вы, наследник рода, достойны этого предназначения!
В будуаре царицы с бледно-лиловой мебелью жарко натоплено, стена того же цвета над ее креслом сплошь в образах. Изъясняется она по-русски с акцентом, тщательно выговаривает слова.
— Говорите, Феликс! Я хочу знать о ваших намерениях. Надеюсь, не одними только сомнительными связями и карнавалами намерены вы ограничить свою жизнь?
— Не одними, ваше величество, — он почувствовал обиду. — У меня составлен план. Желаете выслушать?
— Слушаю.
— Я наследую большое состояние, — начал он. — И связанную с этим ответственность.
— Да, хорошо.
— На мне земли по всей России, заводы, благосостояние крестьян…
Мысль пришла ему на ум только что, ни о чем подобном он не помышлял.
— …правильное управление всем этим, — его несло на волне озарения, — и есть, по-моему, служение отечеству.
— Отечеству? Не царю?
— Почему же… и царю тоже.
Отворилась дверь, вошел император, мягко улыбнулся:
— Душеспасительная беседа? — взгляд в сторону супруги. — Ну, и как он?
— Феликс — законченный революционер! — произнесла она с чувством.
Вылетел он за дверь, проклиная себя за язык: наболтал с три короба, надо теперь выкручиваться!
— Что Саша? Как она тебя встретила? — был первый вопрос матушки.
Она медленно приходила в себя: стала интересоваться домом, выезжала по благотворительным делам, вечерами звала к себе — вязала, он читал ей что-нибудь вслух.
— Очень сердечно, — поцеловал он ее в лоб. — Одобрила мое желание помочь батюшке в управлении хозяйством.
— В управлении хозяйством? — подняла она на него глаза. — Ты так решил? Это же очень непросто, сына. Уверен, что справишься?
— Справлюсь, матушка, не волнуйся.
Отец его решение одобрил.
— Похвально, — коротко заметил. — Посмотришь, что и как. Давно пора…
Пользу можно извлечь и из чудачества. Двухмесячная поездка по стране в отцовском вагоне в обществе секретаря и нескольких друзей вылилась в увеселительное путешествие. Пили, ели, дурачились. Посещая имения и промыслы, он напускал на себя деловой вид, диктовал секретарю замечания — тот лихорадочно строчил в блокнот. Дружки за спиной помирали со смеху.
Особенно впечатляющими были приемы в сельских имениях. Встретить молодого хозяина выходили толпы крестьян. Принаряженные, с букетами цветов. Подходили целовать руку, низко кланялись, иные бросались на колени. Нарядные девушки в ярких платьях водили хороводы, пели задушевные песни. Отовсюду несли подарки: куры, гуси, утки, поросята, бочки солений — чтобы увезти всю эту прорву, пришлось прицепить дополнительный вагон.
Путешествие он закончил в Крыму, куда приехали на осень родители, докладом его отец остался доволен.
— Входи, входи в курс дел. Одному мне уже непросто.
Батюшка гнул свою линию: единственный оставшийся наследник должен быть украшением рода. Независимым, твердым в убеждениях. Верным престолу, отличным семьянином. Недостойные дружки, сомнительные пристрастия, финтифлюшки — из головы вон!
О чем шла речь, было понятно: Димочка, великий князь Дмитрий Павлович. Любимый, любящий. Оба были уверены: свела их судьба — шаг за шагом, исподволь. Вспоминался чудный светловолосый мальчуган, следовавший за ним по пятам в Архангельском. Единственный сын великого князя Павла Александровича от брака с умершей при родах греческой принцессой Александрой. Отец, вторично женившийся, был выслан в отместку за морганатический союз из России, мальчик воспитывался в семье дяди, великого князя Сергея Александровича и родной сестры императрицы Марии Федоровны, не имевших детей, любивших племянника как родного.
Сколько выпало на его долю испытаний — страшно подумать! Дядя погиб от руки террориста, убитая горем тетя удалилась в обитель милосердия — Диму забрал во дворец в Царском Селе государь. Определил на учебу в офицерскую кавалерийскую школу, воспитывал наряду с собственными детьми вместе с венценосной супругой.
Они часто виделись — в Архангельском, где были соседями, на отдыхе в Крыму, в Царском. Взрослели, узнавали все больше один о другом, поверяли секреты. Их все сильней и сильней тянуло друг к другу.
