Гайк Бадалович Овакимян родился в 1898 году в Нахичевани (село Джагри Эриванской губернии). Вступил в члены ВКП(б) 1917 году, в 1921–1922 гг. — член коллегии ЧК Армении, в 1922–1923 гг. — ответственный секретарь Совнаркома Армении. В 1923–1928 гг. учился в МВТУ им. Баумана в Москве, затем (до 1931 года) — в аспирантуре Московского химико-технологического института имени Менделеева. Защитил кандидатскую диссертацию. Владел немецким, английским и итальянским языками.
С 1931 года перешел на работу в научно-техническую разведку. До 1933 года работал в Берлине. С 1934 года находился в США, работал в качестве инженера Амторга, защитил докторскую диссертацию. Был заместителем резидента советской разведки в США Гутцайта (Нью-Йорк), а с 1938 года — начальником резидентуры (псевдоним «Геннадий»).
Овакимян умело располагал к себе собеседника, обладал природным шармом, хорошо разбирался в англоязычной литературе. Еще в 1937 году в характеристике на своего подчиненного, направленной в Центр, Гутцайт, в частности, писал: «Геннадий является ведущим разведчиком резидентуры. Его отличают большое трудолюбие, продуманность всех действий и поступков, смелость и оперативность в выполнении заданий, что позволяло и позволяет ему добиваться положительных результатов в работе с источниками. Геннадий накопил большой опыт разведработы, обладает хорошими организаторскими способностями и заслуженно стал для своих коллег авторитетом в оперативных вопросах»
[168].
В США Овакимян вел сеть Голоса, а также получал информацию от немецкого физика Клауса Фукса (о нем ниже). ФБР следило за ним практически с самого момента прибытия «Геннадия» в США.
К началу 1941 года от слишком интенсивной работы, по мнению Москвы, «Геннадий» достиг стадии полного изнеможения. Поэтому он получил приказ возвращаться в СССР. Чтобы не снижать результативности, Овакимяну в отдельные дни приходилось проводить до десяти встреч с различными источниками, и он возвращался домой полностью измотанным. Это неизбежно притупляло бдительность. Американская контрразведка смогла зафиксировать одну из встреч «Геннадия» с агентом «Октаном», перевербовала последнего и использовала его для захвата разведчика с поличным.
5 мая 1941 года Овакимян был арестован при получении от агента информации, заключен в тюрьму, а затем выпущен под залог (50 тысяч долларов) до суда без права выезда из страны. Надеяться ему было не на что: дипломатическим иммунитетом он не пользовался. Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в те дни: «Хотя деятельность Овакимяна еще не совсем точно выяснена, судебные власти утверждают, что он является важным ключом для раскрытия русского шпионского гнезда в Америке».
Полпред СССР в Вашингтоне Уманский заявил официальный протест госдепартаменту США. Однако американцы поначалу никак не отреагировали. Лишь после нападения Германии на Советский Союз Овакимяну по личному указанию президента США Франклина Рузвельта было разрешено выехать на Родину, что он и сделал 23 июля 1941 года.
В своей борьбе против всех, кто ему не нравился, Гувер всегда меньше всего соблюдал американские законы. Главное было нарушать их так, чтобы никто не мог этого выявить.
Например, еще в 1934 году законом было запрещено прослушивание телефонных и радиопереговоров американских граждан. Однако министерство юстиции (которому Гувер формально подчинялся) по просьбе ФБР постановило, что к ФБР это почему-то не относится. Но Верховный суд США решил в 1937 году, что запрет на прослушивание действует и в отношении федеральной полиции. Однако и на этот вердикт Гувер не обращал внимания. Он лишь отдал по своему ведомству распоряжение не совершать прослушку без его прямого приказа.
Рузвельту, правда, такая наглая самостоятельность Гувера не очень понравилась, и 21 мая 1940 года он тайно приказал министру юстиции Джексону лично давать предварительное «добро» на любое прослушивание телефонных переговоров в каждом конкретном случае. Джексон, однако, проиграл межведомственную склоку опытному аппаратчику Гуверу. В конце концов договорились, что «учет» случаев прослушки будет вести сам Гувер и информировать об этом Джексона в случае необходимости. На практике это означало, что Джексон (и его преемники) от всякого контроля самоустранились, и Гувер прослушивал кого хотел, а потом решал, хранить ли материалы прослушки для «отчетности» или просто уничтожить их.
Несмотря на то что конституция США строго запрещала шпионаж любых государственных органов против собственных граждан, Гувер использовал начало Второй мировой войны, чтобы заняться именно этим. 2 сентября 1939 года он отдал указание всем региональным офисам ФБР подготовить списки подозрительных граждан для возможного (в том числе и превентивного) ареста. Речь шла о «немцах, итальянцах и сторонниках коммунизма», а также обо всех других, «чьи интересы могут быть главным образом направлены на служение интересам иных государств, чем Соединенные Штаты». Такие расплывчатые формулировки позволяли завести досье практически на любого американца, например, если он сдавал деньги на помощь Красной армии или норвежским беженцам.
Списки (Custodial Detention Index) в уточненном варианте содержали «как иностранцев, так и граждан Соединенных Штатов, о которых есть информация, что их нахождение на свободе в этой стране в условиях войны или чрезвычайного положения может быть опасно для общественного спокойствия и безопасности Соединенных Штатов Америки»
[169]. Гувер прекрасно понимал, что творит, поэтому распорядился, чтобы списки были абсолютно секретными.
В июне 1940 года, когда немцы вошли в Париж, Гувер сообщил о своей «идее» списков для превентивного ареста (на самом деле списки уже были) министру юстиции, и тот согласился, правда, приказав своим людям проверить содержание этих списков. Но шеф ФБР решительно запротестовал: он мол, боится утечки информации к потенциальным шпионам и раскрытия источников информации самого ФБР. Пять месяцев шла ожесточенная бюрократическая война, которую опять выиграл Гувер: министерство юстиции могло анализировать любое лицо в списке только с предварительного одобрения директора ФБР. Министр юстиции также обязался не вносить соответствующий законопроект в конгресс — Гуверу было ясно, что он будет неминуемо провален и ему придется уйти в отставку (как минимум).
Преемник Джексона на посту министра юстиции Биддл в июле 1943 года решил, что списки Гувера «бессмысленны» — ведь никакой осязаемой «пятой колонны» в США замечено так и не было. Гувер «повиновался» — он просто изменил название списка на «Вопросы безопасности». Причем отныне списки «подозрительных» следовало держать в региональных офисах и не пересылать в штаб-квартиру ФБР. Так что в случае «провала» (то есть общественного разоблачения) Гувер всегда мог сказать, что его местные агенты «зарвались» без его ведома.
Что касается главной работы ФБР в военное время — противодействие шпионажу и саботажу, — то основная энергия Гувера была направлена на то, чтобы урвать побольше полномочий от всех других специальных служб США. Тем более что немцы и японцы своим вниманием США особенно и не докучали. Вся энергия немецкой разведки была направлена против СССР и Англии, даже после того, как Гитлер в декабре 1941 года объявил войну Америке.
