– Ох, Арти! – простонала я, ковыляя следом за ним. – Зачем нам на это смотреть? Не надо! – Я все еще думала, что им будут делать аборт. – Я не стану смотреть!
Но он уже выбрался из коляски и карабкался вверх по узенькой лесенке, ведущей в маленький театр на крыше операционного фургона.
– Тебе и не нужно смотреть. А мне нужно, – ответил он сверху.
Я направилась к нашим фургонам, но не стала заходить внутрь. Так и бродила под окнами, сокрушаясь, что нельзя побежать к маме с папой за утешением. Их громкий храп, сливавшийся в контрапункте, был слышен даже снаружи сквозь закрытые окна. Я сама подмешала им капли в какао на сон грядущий. Те же самые капли, которые подлила в молоко для близняшек.
Из личного дневника Норвала Сандерсона:
Милая доктор Филлис ни капельки не расстроилась, сделав лоботомию Электре. Превратив эту яркую личность в ходячий овощ, наша добрая докторша не огорчилась, а, напротив, как будто воодушевилось.
Голос доктора Филлис похож на студеный северный ветер, но это молодой голос – моложе, чем она сама. Возможно, причина в том, что им пользуются так мало и так аккуратно. Однако теперь она стала разговорчивее. Превратилась в этакую оледенелую проповедницу своих новых идей. Я не раз наблюдал, как она беседует с сотрудниками артурианской администрации и с важным видом поучает новообращенных, наставляя их на путь истинный.
Ее идея проста и исполнена смысла: лоботомия – кратчайший путь к П. У. Ч. По утверждению доктора Филлис, Артуро истязает своих последователей растянутыми во времени, весьма недешевыми, постепенными ампутациями. Тем, кто жаждет достичь идеала, воплощенного в нем самом, он отказывает в эффективном, безболезненном и в прямом смысле слова мгновенном доступе к Покою, Уединению и Чистоте, который она, доктор Филлис, может им обеспечить. «Зачем ждать? – вопрошает она. – Зачем испытывать фантомные боли в членах, которых у вас больше нет? Режем сразу! Режем вглубь! Режем результативно!»
И ее речи не пропадают всуе. Новообращенные уже начинают роптать. Недовольство растет. Те, кто продвинулся дальше, воинственно размахивают культями и задают неудобные вопросы. Доктор Филлис разжигает радикальные настроения, готовя раскол в Артуровой церкви.
В артурианской толпе назревает мятеж, а чем занят сам Арти? Скорбит о своей потерянной любви – не об Элли, об Ифигении. Он старательно скрывает это. Только по сто раз на дню интересуется, где сейчас Ифи и как она себя чувствует. Бинокль, установленный на поворотном штативе у окна в его комнате, нужен, чтобы присматривать за паствой, как утверждает сам Арти. Он не станет подглядывать за Ифи, когда она медленно идет к Яслям, бледная и измученная, с большим животом, который тянет ее вперед, а ей еще надо удерживать вялое, безвольное тело, вырастающее у нее из талии. Выставив свободную руку в сторону для равновесия, Ифи делает шаг здоровой ногой и подтягивает вторую, ненадежную ногу.
Мнения об Арти разнятся. Кто-то считает его великим гуманистом, кто-то – безжалостным пресмыкающимся. В свое время я сам прошел через весь спектр мнений от одного полюса до другого. Но теперь, наблюдая за тем, как Арти сохнет по Ифи, я прихожу к выводу, что это самый обычный парень – уязвленный, ревнивый собственник, склонный к соперничеству, агрессивный, готовый на все, лишь бы скрыть свою низкую самооценку, погрязший в беспощадной любви и категорически неспособный воспрепятствовать собственному разрушительному устремлению сгорать в адском пламени, ища отмщения.
Почтенный Зефир Макгарк рассказал мне за партией в шашки (основательная техническая подготовка и усидчивость старика ставят непреодолимый барьер любым попыткам побить его в этой игре), что Арти поручил ему установить микрофоны в фургоне близняшек, дабы записывать звук и выводить его прямо в динамики интеркома в комнате Арти. Он слышит каждое слово, каждый шорох.
Мне стало грустно от мысли об Арти, который часами сидит и слушает звуки шагов, шелест переворачиваемых страниц. Слушает, как спускают воду в туалете, как гребешок скользит по волосам. Элли теперь только мычала, а Ифи была не в настроении петь. Пианино пылилось без дела, по словам Макгарка, и Арти слушал, как Ифи водит пилочкой по ногтям.
Доктор Филлис разочарована неэффективностью методов Арти. Я упомянул в разговоре, что Арти придерживается теории постепенного продвижения и непрестанного подтверждения серьезности намерений. «Следует уважать мнение Арти, – сказал я. – Он считает, что Допущение – шаг осмысленный, и человек должен полностью отдавать себе отчет в том, на что он идет. Каждый этап продвижения совершается по доброй воле, и если кто-то сомневается, у него есть возможность в любой момент выйти из игры».
Но она принялась сокрушаться, что и так уже потратила много часов на ампутацию всего четырех пальцев у меня на ногах и что на оставшиеся шесть пальцев уйдет еще больше времени, и при этом я выберусь всего лишь на первый уровень продвижения, а если бы ей позволили применить эффективные методы, она привела бы меня к полному и окончательному очищению «всего за час на операционном столе».
Доктор Филлис так распалилась, что ее лицо под медицинской маской покрылось испариной, очки запотели. «Теперь он хочет добавить в конце лоботомию! Он намерен собрать всех завершенных – чтобы их привозили из пансионата по несколько человек за раз, а я их оперировала. Как будто мне нечем заняться! Я и так провожу в операционной по восемь-десять часов каждый день. У меня уже аллергия на хирургические перчатки… хотя, может быть, и на мыло. На руки страшно смотреть. Кожа шелушится, все суставы на пальцах распухли».
Мне хватило ума не предлагать взять второго хирурга ей в помощь.
Она говорит, что беременность Ифи протекает нормально, но, возможно, она носит близнецов. Я спросил о Цыпе, который в последнее время выглядит просто кошмарно. Доктор Филлис заявила, что он подавлен, и она прописала ему антистрессовые витамины, цинк и физические упражнения. «Физкультура – безусловная панацея… Оксидация шлаков и все такое», – говорит доктор Филлис.
Сегодня утром я разговаривал с Цыпой. Встретил его за фургоном с кошками. Заложив руки за голову, он прыгал на старой автомобильной покрышке, лежавшей на земле. Его джинсовый комбинезон висел мешком на худеньком тельце. Лямки комбинезона на голых плечах подчеркивали худобу его шеи не толще моего запястья. Как всегда, он был вежлив, но думал о чем-то своем. Когда Цыпа обернулся ко мне, меня поразило его лицо – древнее, оголодавшее. Он сказал, что ждет Ифи. Нет, сегодня ему не надо работать, потому что у доктора Филлис другие дела. Она проводит собрания и толкает речи. (Так я впервые услышал о хирургической стачке, которую готовила доктор Ф.)
Я хотел расспросить его о странных слухах, которые ходят о нем по всему цирку, но тут на дорожке показалась Ифи, волочившая на себе пускавшую слюни Элли. Цыпа спрыгнул с покрышки, сказал мне: «Пока», – и побежал к ней. Он обнял ее и подставил плечо под мышку Элли, помогая удерживать ее мертвый вес. Они пошли прочь, все трое. Двое? Или даже четверо, если считать раздувшийся живот?
