Когда Цыпа и докторша ушли, я спросила Арти, что вообще происходит. Какого черта? Что доктор Филлис собирается сделать с близняшками с его подачи? Он небрежно мотнул головой и ответил, что она просто поможет «избавиться от паразита». Я решила, что он имеет в виду аборт и Цыпа расстроился из-за убийства ребенка.
Я рассказала ему о том, как Цыпа чувствует, что ребенок, еще не рожденный, уже что-то там думает и тянется к внешнему миру. Арти откинулся на спинку кресла и надолго замолчал. Вспоминая об этом теперь, я понимаю, что про себя он смеялся, наблюдая за тем, как я пытаюсь отговорить его – сбивчиво, бестолково и, возможно, не так уж настойчиво – совершенно не от того, что он задумал.
– Уходи, Оли, – произнес Арти и погрузился в бумаги, разложенные у него на столе, с утомленным, скучающим видом, призванным показать мне всю глубину моего ничтожества. Его отношение меня взбесило.
– Не много ли ты на себя берешь, Арти Биневски? Ты не забыл, что и сам-то никчемный уродец, хоть и хитрожопый?
– Уходи! – раздраженно рявкнул он.
Я ушла.
Цыпа грустно проговорил, что не станет обсуждать со мной планы насчет близнецов и ничего мне не скажет.
– Можешь меня обижать, сколько хочешь, – вздохнул он, – но все равно не заставишь меня говорить.
Мне стало стыдно, и я оставила его в покое.
Арти не пускал меня к себе целую неделю. Мисс Зегг или кто-то из ее подчиненных сообщали мне об этом открытым текстом: «Артуро не желает тебя видеть».
В эту неделю меня не пускали и к близнецам. Когда я приносила им завтраки, обеды и ужины, Айк, или Майк, или кто-то другой, сидевший около их двери, забирал у меня поднос и отдавал мне грязную посуду от предыдущей трапезы. Записки, которые я подкладывала под тарелки, а один раз засунула в сандвич с индейкой, не доходили до адресатов – их искали, всегда находили прямо у меня на глазах и молча возвращали. В фургоне близняшек, сменяя друг друга, постоянно несли дежурство женщины из «приближенных» артурианцев. Охранник стучался, дверь открывалась, и молчаливая женщина в белом обменивалась с ним подносами.
В конце концов я написала: «Прости меня», – на листочке бумаги и отдала его новообращенной, дежурившей у двери Арти. Вернувшись, она сообщила, что мне разрешили заходить к близняшкам и следить, чтобы они ели, а не спускали еду в унитаз.
Я вернулась к своим обязанностям при Арти, с его любезного дозволения. Но он со мной не разговаривал. Он был полностью поглощен разнообразными делами со своими приверженцами, готовыми лизать ему задницу денно и нощно. Я не пыталась достучаться до него. Меня совершенно убило открытие, что я ему не нужна, что он может запросто выкинуть меня из своей жизни и даже не вспомнит о моем существовании. Вокруг него вилось столько народу. А у меня был только Арти.
Мы ему не нужны.
Я наблюдала, как эта мысль проникает все глубже и глубже в сознание близняшек. Элли всегда это знала, а вот Ифи осознала только сейчас. Нет, они не делились со мной своими переживаниями. Они со мной не разговаривали.
В первый же день я пыталась предупредить их:
– Послушайте. Он хочет, чтобы вам сделали аборт.
Они посмотрели на меня. Элли расхохоталась, но это был горький, жестокий смех.
– Мечтать не вредно! – сказала она.
Это был наш последний разговор с Элли.
Для близняшек я стала врагом, если не номер один, то очень близко к тому. Когда я к ним приходила, они умолкали. Элли вообще меня не замечала. Ифи говорила только «пожалуйста» и «спасибо», если я приносила еду и убиралась в их комнатах. При мне они не притрагивались к еде. Они совсем исхудали. Глаза у обеих ввалились, темные тени под ними с каждым днем становились все глубже. Они перестали следить за собой. Не одевались. Не мылись. Я ничего не говорила Арти. Мне не хотелось доставлять близнецам лишние неприятности. Они целыми днями сидели в постели, тупо глядя в пространство. Они не читали, не репетировали, даже не разговаривали друг с другом. По крайней мере, когда я была рядом. Но я видела, как тайное знание прирастает в глазах Ифи и крепнет во взгляде Элли. Они знали больше, чем я сама.
Я никогда не задумывалась о том, сколько места близняшки занимают вширь, лежа бок о бок. На каталку они не помешались, их плечи и головы свешивались по краям. Доктор Филлис отправила четырех новообращенных снять дверь с большого жилого фургона.
Когда мы привязывали их к двери, Элли открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Ее брови испуганно поползли вверх. Зрачки в фиолетовых глазах сузились, но отяжелевшие веки сомкнулись. Сморщенный лоб разгладился. Доктор Филлис протянула руку в белой перчатке и прикоснулась к шее Элли.
– А это не та же самая дверь, на которой вы оперировали лошадь? – нервно пролепетала я.
Затянутая в перчатку рука докторши повернулась ко мне, словно башенная пушка.
– Ты помнишь ту лошадь с гнилыми ногами?
Она кивнула новообращенным, четырем мужчинам в белых балахонах. Они взялись за уголки двери и потащили ее наружу. Им пришлось наклонить ее набок, чтобы она прошла через входную дверь. Обмякшие тела близняшек повисли на ремнях, упавшие волосы подмели пол.
Арти ждал в темноте снаружи. Он приехал в коляске, в сопровождении единственного охранника.
– Подождите. Посветите на них.
Темноту пронзил белый холодный луч электрического фонарика. Арти наклонился вперед, глядя на спящих близняшек.
– Что с ними? – хрипло проговорил он. – Почему они так плохо выглядят?! Они болеют?!
– А вы чего ждали? – резко отозвалась доктор Филлис. – Столько времени их продержать взаперти!
– Но их волосы… Они могли бы помыться.
Его голос звенел и дрожал. Новообращенные в белых хламидах с беспокойством поглядывали на него.
– Арти. – Я прикоснулась к его плечу, и он отвернулся от близнецов.
Фонарик погас, потом снова включился, но уже в отдалении. Доктор Филлис вела спотыкавшихся носильщиков к операционному фургону. Арти двинулся следом за ними. Я пошла с ним.
Мы остались снаружи, а четверо новообращенных занесли близнецов в операционный фургон. Им снова пришлось наклонить дверь набок. Доктор Филлис встала перед коляской Арти:
– Хочу еще раз заметить, что сейчас не самое лучшее время. Предпочтительнее проводить операции в девять-десять утра. В предрассветные часы организм большинства пациентов ослаблен.
– Ну, да, наверное… Зря вы их оглушили, – резко проговорил Арти.
– Это снотворное.
– Приступайте.
Дверь фургона закрылась за докторшей, а Арти направился к лестнице в смотровую.
– Пока они будут готовиться, – пробормотал он, – я как раз успею подняться, чтобы все увидеть с самого начала.
