Сегодня я видел, как Цыпа давит муравьев. Это меня потрясло. Он такой добрый, чувствительный мальчик. Я не раз наблюдал, как он внимательно смотрит под ноги, чтобы случайно не наступить на жука. Если же он случайно убьет насекомое, то потом долго горюет. Я пошел посмотреть на мушиную ферму и услышал какой-то глухой топот с противоположной стороны фургона. Это был Цыпа. Прыгал на маленьком муравейнике, втаптывая его в землю. Лицо красное, дыхание учащенное, глаза горят. Увидев меня, он замер, опустил голову, увидел, что творится у него под ногами, и завыл в голос. Щупленький десятилетний ребенок рыдал так, словно сейчас его сердце разорвется.
Я подхватил его на руки и отнес к баку с водой. Намочил носовой платок, вытер Цыпе лицо. Дождался, когда он успокоится. Он очень старался взять себя в руки. Должен признаться, эти старания тронули даже мое огрубевшее сердце. Такой стойкий малыш. Когда Цыпа прекратил плакать, я принялся осторожно его расспрашивать, но добился немногого.
Если вкратце: он пытается «быть хорошим и помогать, но все получается совершенно не так, как надо», и он «ни на что не годится и вместо того, чтобы помочь, делает людям еще больнее». Нелегкая ноша для такой крохи.
Я попытался разговорить его, намекая на безумные истории, которые рассказывают о нем в цирке. Цыпа смутился. Замкнулся в себе. Наконец он сказал:
– Они не могут понять, почему мои сестры и брат особенные, а я – нет. Вот и выдумывают всякие небылицы, чтобы я тоже казался особенным в их глазах.
Может, на мне сказывается долгое пребывание среди странных людей. Наверное, я слишком часто оказывался вблизи мощных взрывов, и теперь связи у меня в мозгу рвутся, и я потихоньку впадаю в деменцию. Или во мне просто силен дух противоречия.
Да, объяснение Цыпы полностью совпадало с моими собственными догадками. Но когда он произнес это вслух, я ему не поверил. Ни единому слову. Какого черта? Чем он там занимается с этой жирной паучихой, доктором Филлис? Почему десятилетний мальчишка проводит анестезию на всех хирургических операциях? Многие перенесшие операцию утверждают, будто дело не в газе, который подают в маску – боль снимает сам Цыпа. Я часто слышал, как самые разные люди говорили, что рядом с Цыпой их боль исчезает. Когда мне самому делали операцию, я не чувствовал боли, но не заметил ничего необычного в Цыпе. Он просто сидел, ничего не делая. В следующий раз надо присмотреться к нему внимательнее.
Ловлю себя на том, что задумываюсь о целительных силах, врачевании мыслью и тому подобной дичи. Это просто ребенок. Скромный маленький работяга с комплексом неполноценности из-за того, что он не родился уродом, как его брат и сестры. Отсюда – гиперкомпенсация, что выражается в чрезмерной чувствительности, граничащей с мученичеством. Идеальный мальчик для битья. Готовый на все, чтобы всем угодить. Видит бог, с таким братцем, как Арти, сохранить уважение к себе сможет далеко не каждый.
Малыш говорит, ему кажется, что, когда он умрет, все создания, которым он причинил боль в этой жизни, будут ждать его в загробном мире, будут смотреть на него и испытывать всю ту же боль… Говорит, он сейчас шел по своим делам и нечаянно наступил на муравья. Кажется, я догадываюсь, что он подумал. «Ну, вот. Я опять все испортил». И тут он впадает в ярость и вымещает злость на муравейнике.
Охранник Айк Тибо сидит на желтом пластиковом шезлонге у двери в фургон близнецов. Миролюбиво кивает всем, кто входит и выходит из фургона Биневски или фургона Арти. Передвижное «крыльцо», или платформа, на которой стоит шезлонг Айка, имеет ступеньки с одной стороны и пандус для коляски Арти – с другой. На нем еще должен быть раздвижной купол-тент на случай непогоды, но Биневски так и не нашли время установить его.
Сегодня около 10 утра к фургону близняшек подходит Дженни, та самая «медовая блондинка», которая сокрушалась, что ей пришлось перекраситься в рыжий, со стопкой каталогов и журналов в руках.
– Айк, миленький, это для близнецов. Нужно им передать, – говорит она.
Охранник, читающий книгу советов, как быстро обогатиться в свободное время, поднимается в явном смущении.
– К ним нельзя, Дженни. Таково распоряжение.
– Это просто каталоги одежды, чтобы делать заказы по почте. Ничего там такого нет. Близняшки давно их выписывали, хотят себе кое-что заказать. – Дженни поводит голыми загорелыми плечами, ненавязчиво дразнит Айка, такая вся соблазнительная. Айк не то чтобы не готов соблазниться, но он сейчас при исполнении.
– К ним могут входить только мисс Оли и мистер Арти. Таково распоряжение.
– Ладно, Айк, занеси им журналы сам. Не важно, кто их передаст. Близняшки заказали их полтора месяца назад. И очень ждут эти каталоги. Я их оставлю тебе, а ты занесешь.
– Дженни, я не могу. Мне тоже нельзя туда заходить.
– Нельзя даже постучать в дверь и передать им каталоги через порог? – Брови Дженни, выщипанные в тонкие ниточки, ползут вверх, изображая вроде бы вежливое, но явно насмешливое изумление.
Айк обижается.
– Слушай, спроси у Арти. Если он разрешит…
Дженни тут же сдается.
– Ладно, Айк. Я оставлю их тут. Если придет мисс Оли, попроси ее занести сестрам журналы.
Два часа дня. В парке развлечений грохочет музыка.
Хрустальная Лил выходит из фургона Большого Би, прижимая к груди сверток ткани цвета морской волны. С недавних пор Лил перешла на «удобную, практичную обувь», более подходящую образу будущей бабушки, но не привыкла к низким каблукам и по-прежнему ходит на цыпочках. В тот день я впервые увидел ее в очках вне дома. Вид у нее радостный, энергичный. Тут явно не обошлось без возбуждающих препаратов. Лил подходит к двери близняшек и собирается постучать. Бедняга Айк вскакивает с шезлонга и говорит, заикаясь:
– Прошу прощения, мэм…
Дальше я не расслышал, но было понятно, что он не пускает ее к близнецам. Она не верит своим ушам. Айк смущается и краснеет. Одно дело – отказать рыжей, другое – не пропустить маму босса. Лил понимает, что ничего не добьется, и вся каменеет. Она вдруг кажется очень старой, за ее жесткой, прямой спиной – триста лет сурового бостонского материнства. Айк переминается с ноги на ногу и смотрит вниз, боясь встретиться взглядом с Лил. Она решительным шагом направляется к фургону Арти. Ткань у нее в руках развернулась летящим шлейфом, и стало видно, что это такое: платье с двумя воротами и четырьмя рукавами, широкое платье для беременных, подол наскоро подколот булавками, где-то швы только сметаны, а не прострочены на машинке. Дверь фургона Арти остается закрытой. Лил стучит, ей никто не отвечает. Прижимая платье к груди, Лил ни с чем возвращается в свой фургон. Сегодня ее волосы кажутся вовсе не белыми, а седыми.
Глава 22
Назло другим и себя изувечишь
Арти распорядился, чтобы шатер близнецов разобрали. Зефир Макгарк стал думать, как использовать освободившиеся материалы для расширения шатра Арти. Сценический фургон близняшек остался, но его закрыли на все замки. Заброшенное пианино собирало пыль.
