Теперь, когда Верн знал, что искать, он замечал все плакаты, попадавшиеся по дороге.
– Все будет хорошо, сынок. – Верн бодро кивнул. – Я все исправлю. Будет хорошо.
– Папа… Ты везешь нас домой, к маме? – Голос Тедди дрожал, словно у него на груди примостилась змея.
Глаза Брэнды в зеркале заднего вида были огромными и неподвижными. Она не сказала ни слова. Верн нахмурился:
– Нет. Она вам не подходит.
И тут они выехали на их улицу, где Верну был знаком каждый дом, каждый куст, правда, Бьорны выкрасили свой дом в синий цвет и поставили в саду теплицу. Теперь Верн говорил очень быстро:
– Вы оставайтесь в машине, я пойду разберусь с вашей матерью, а потом мы поедем в Большой каньон, как я уже говорил, и мы никогда не вернемся сюда и всегда будем вместе. Нас больше никто не разлучит. А пока оставайтесь в салоне.
Он зарулил на подъездную дорожку к дому. Автомобиль Эмили стоял в гараже. Шторы на окнах еще не раздвинуты. Эмили запустила лужайку, не постригала ее сто лет. На крыльце лежала газета и стояла бутылка с молоком. Верн даже не слышал, что говорил ему Тедди:
– Папа, что ты собираешься сделать? Папа? Папа? Папа?
Он не слышал, как Брэнда затянула тоненьким голосом:
– Нет, папа, не надо, пожалуйста, папа, не надо.
Верн не слышал вообще ничего. Он уже открыл дверцу и выбрался из машины, но захлопывать дверцу не стал, чтобы Эмили не услышала. Он обошел машину, открыл багажник, достал ружье из коробки, переломил его пополам и принялся вкладывать патроны, не замечая, как дети тянут его за рубашку.
– Нет, папа, не делай ей ничего плохого… Нет, папа!
– Пожалуйста, папа, не надо! Не надо, пожалуйста…
Он отмахнулся от них и шагнул к двери в гараж. Из гаража был проход в кухню. Верн увидел пластмассовый кочан капусты, который Эмили шутки ради когда-то приклеила на картонку и повесила в рамочке на стене кухни. Верн толкнул дверь спальни. Там была Эмили. Стоя перед зеркалом в еще не застегнутой рубашке, она натягивала брюки на толстые ноги. Когда обернулась к нему, волосы упали ей на лицо, но он увидел в ее глазах страх. Ее страх бился жилкой во впадинке между ключицами, где жизнь подступала к самой поверхности. Верн вскинул ружье, дуло почти уперлось ей в грудь, и он понял, что все эти годы Эмили не зря ныла, что комната слишком мала. Дуло поднялось чуть выше, нацелилось в эту нужную впадину, Верн нажал на спусковой крючок, и Эмили взорвалась фонтаном крови, забрызгавшей незастеленную кровать, большое зеркало над трюмо и бледно-сиреневую стену.
Верн протянул Арти рваный конверт, набитый газетными вырезками, чтобы восполнить пробелы в рассказе. Тедди и Брэнда с криками побежали к соседям, чете пенсионеров, которые знали детишек с рождения. Миссис Феддиг позвонила в полицию, а мистер Феддиг держал бившихся в истерике детей. Положив трубку, миссис Феддиг заставила мужа надеть резиновые сапоги и выйти на улицу вместе с ней. Как только она открыла дверь, они все услышали еще один выстрел, на сей раз – громче, в соседнем дворе. Миссис Феддиг крепко держала Брэнду за руку, но Тедди вырвался и нагнал мистера Феддига, когда тот раздвинул кусты, чтобы посмотреть, что происходит во дворе у Богнеров.
Верн Богнер ходил, как потерянный, по заросшей лужайке. Он спотыкался на каждом шагу и вяло взмахивал руками. Когда он обернулся, мистер Феддиг не увидел его лица – только кровавое, пузырящееся месиво, сквозь которое проглядывало что-то белое, наверное, кость. Перед рубахи Верна был залит кровью. Тедди кричал, пока не приехали полицейские.
Верн всегда был паршивым стрелком. Еще мальчишкой он неизменно разочаровывал папу, когда тот водил его пострелять в лесу или поле. Он промазал, когда детишки Биневски шли перед ним, выстроившись в одну линию. Да, он прикончил жену, выстрелив в нее в упор, но когда приставил дуло ружья к собственному подбородку, то умудрился снести себе семьдесят пять процентов лица, включая рот, нос, гортань, один глаз и одно ухо, но все равно не попал – НЕ ПОПАЛ – в жизненно важные органы и не умер на месте.
Он бы точно скончался от потери крови, если бы его предоставили себе самому, но, как назло, у хирургов Сил-Бэй выдался период затишья. Они с большим рвением взялись за пациента и сделали все, чтобы вытащить его с того света. Верн выжил.
У Верна и раньше-то было туго с чувством юмора, и он сделался очень сентиментальным после того, как превратил себя в Мешкоголового. Он целый год не выходил из больницы и перенес множество операций. Но даже лучший на свете пластический хирург не всесилен.
Прозвище Мешкоголовый прилипло к нему в больнице, когда он лежал, весь утыканный трубками с пластиковыми мешочками на концах. Челюстей у него не осталось, ни верхней, ни нижней, и когда его сняли с внутривенного питания, ему пришлось перейти на жидкие белковые смеси, которые выжимали из резиновой емкости в трубку, вставленную прямо в горло. Дышать тоже было непросто, ему в горло вставили отдельную трубку для отвода слюны и мокроты.
Позже, когда врачи посчитали, что Верну надо общаться не только с медперсоналом, но и с другими людьми, он стал носить на голове нечто вроде плотной серой вуали, закрывавшей почти все лицо, кроме одного глаза. Нижнюю часть вуали он заправлял под воротник рубашки, и ткань вечно топорщилась из-за всех этих мешочков и трубок. Верн видел оставшимся правым глазом и слышал оставшимся правым ухом. Он не мог говорить, не мог чувствовать вкусы и запахи. Если он простужался, это было настоящее бедствие. Впереди его ждало еще множество операций и постоянное медицинское наблюдение.
Суд за убийство прошел очень быстро. Верна привезли в зал суда на каталке, и он признал себя виновным, написав слово «ДА» на линованной желтой бумажке. Его приговорили к пожизненному заключению.
Какое-то время он провел в огороженном ширмами уголке лазарета в тюрьме штата, один раз в неделю его возили в больницу. А потом его выпустили из тюрьмы. Бюджет урезали, и конгрессмены начали сокрушаться, как дорого штату обходится содержание Мешкоголового. В конечном итоге Верна выставили на улицу.
Верн вернулся на ферму к матери. Он не отказался от мысли забрать детей. Тедди и Брэнда жили с родителями Эмили, и ему запрещалось с ними общаться. Верн писал им длинные письма с родительскими наставлениями вперемежку с банальными перлами житейской мудрости, подробно рассказывал о своем саде, о методах борьбы с личинками, о родстве между бархатцами и кустовой фасолью и о том, какие уроки может извлечь из этого человек.
Мать Эмили вынимала эти письма из ящика кухонными щипцами и складывала в большой плотный конверт. Когда конверт наполнялся, она отправляла его по почте в бюро социального обеспечения, курирующее детей, и брала новый конверт.
Каждый вечер Мешкоголовый сидел рядом с матушкой на диване и смотрел новости по телевизору.
Два часа ночи. Последних гуляк проводили к выходу час назад. Огни в парке аттракционов уже не горят, но повсюду вокруг светятся окна фургонов и трейлеров. У Хорста гости, играют в карты. Рыжие продавщицы конфет и попкорна только что вышли из душевой с тюрбанами из полотенец на вымытых волосах. Сейчас они покурят на сон грядущий чуток травы и обсудят своих мужиков, старых, новых, использованных, с разбитыми сердцами. Ал и Лил считают вечернюю выручку за бокалом вина. Близняшки болтают в постели и расчесывают друг другу волосы.
