Над дверью вспыхнул фонарь, у меня за спиной раздался чей-то крик. Я подумала, как хорошо, что меня спасут прежде, чем у меня закончатся силы, хотя при таком положении дел мне вряд ли следует рассчитывать на сочувствие Арти и его благодарность. Я разжала челюсти, отпустив злоумышленника. Меня подхватили чьи-то большие руки, подняли, прижали к теплой груди, и раздался зычный голос:
– Господи, мисс Оли!
Взрыв истерики на крыльце. Затем – сочувственный голос Арти:
– С тобой все в порядке? Заходи, я посмотрю.
Мое сердце расплылось, превратившись в теплую манную кашу, я обернулась, ожидая увидеть любимое взволнованное лицо Арти и труп убийцы, которого я обезвредила. Арти разговаривал не со мной. Сидя в коляске, стоявшей прямо за порогом распахнутой двери, он с беспокойством наклонился вперед, чтобы рассмотреть порванный черный атлас на ягодице высокой молодой женщины, чье рыдающее лицо было скрыто длинными светлыми волосами.
– Убийца! – завопила я, пытаясь вырваться из объятий охранника. – Арти, она пыталась проникнуть к тебе!
Крепкая грудь, по которой я колошматила кулаками, отозвалась глухим рокотом:
– Господи, мисс Оли!
Белое лицо Арти было холодным, как лед. Он раздраженно взглянул на меня:
– Это моя гостья. Я пригласил ее.
Он отъехал от двери, чтобы девушка могла войти внутрь.
Охранник, явно смущавшийся тем, что держал меня на руках, пробормотал:
– Прошу прощения, Арти, я, как всегда, проводил барышню до твоей двери и спокойно пошел к себе, а тут вдруг такое…
– Отнеси Оли домой, Джо. Спокойной ночи.
Дверь захлопнулась.
– Господи, мисс Оли! – в третий раз повторил охранник.
Он развернулся, открыл дверь нашего фургона, поставил меня за порогом и закрыл дверь. Я забралась в свой шкафчик под раковиной и попыталась проглотить язык или задержать дыхание, чтобы задохнуться и умереть. Я надеялась, что меня тоже засыплют в маленькую урну и прикрепят к капоту грузовика-генератора рядом с дедушкой.
Цыпа, когда ему станет грустно, будет приходить и прижиматься щекой к моему холодному металлическому боку. Мама будет полировать меня тряпочкой каждое утро перед тем, как идти в Ясли, и глотать слезы, вспоминая мою приветливую улыбку. А потом мне представилось, как меня поместят в Ясли, в самую большую банку, и я буду плавать голышом в формалине, и близняшки станут пререкаться, кому из них протирать мою банку. Я решила не умирать и разрыдалась, уткнувшись лицом в одеяло. Мысль, что Арти сейчас делает с той высокой девчонкой, резала сердце, как бритва. Надо же было выставить себя такой идиоткой. Я рыдала, пока не заснула.
Я никому не сообщила о ночной гостье Арти. Сам он тоже не распространялся. Он любил окружать себя тайной. Без веской причины он не признался бы даже в том, что ест и спит, как все люди. Информация была для него ходким товаром. Охранник, вероятно, кому-нибудь и проболтался, но наверняка постарался, чтобы Ал оставался в неведении. Если хочешь сохранить работу, Алу не следует знать о твоих частных договоренностях с мистером Арти.
Я никак не могла успокоиться. Мне было стыдно, что я себя выставила идиоткой, набросившись на гостью Арти, за собственные романтические фантазии. И мне было горько и больно, что у Арти есть девушка, да еще и нормальная.
Я выбралась из своего шкафчика и выглянула наружу сквозь пластинки жалюзи на окошке в двери. Ничего интересного я не увидела, но через несколько дней, а вернее, ночей, убедилась, что встреча Арти с той девушкой была отнюдь не единичной.
Девушка, на которую я набросилась, как дикий зверь, была незнакомой. Не нашей, не цирковой. Я наблюдала, дрожа в темноте в своей тонкой фланелевой ночной рубашке, как Арти впускает ее к себе. Она входит темным, расплывчатым силуэтом в освещенный дверной проем, и лишь на четвертый или пятый раз до меня дошло, что это были разные девушки. Все время разные.
Я вернулась в свой шкафчик под раковиной, и заснула мгновенно, и спала, как младенец, впервые за много дней. Проснулась счастливая, весь день ходила с улыбкой до ушей. Арти не завел себе девушку. Просто «трахался напропалую», как это называли рыжие. Вязкая тьма, зачернившая мое сердце мрачной, беспомощной ревностью, вмиг рассеялась. Теперь это была просто полезная информация. Если бы Арти в кого-нибудь влюбился, я осталась бы не у дел. А так у меня появился шанс. Можно поддразнивать Арти наедине. Он поймет, что я все знаю, но храню его тайну. Убедится, что я умею держать язык за зубами и мне можно довериться. Да, меня до сих пор чуть подташнивало при мысли об Арти в объятиях длинноногих, стройных девиц, но это было уже терпимо. Когда готовишься к бою, ни один патрон не лишний.
Зефир Макгарк был электриком-самоучкой из той же плеяды независимой мысли, откуда возникло папино увлечение медициной. Макгарк до всего доходил своим умом. Он читал специальные журналы, изучал каталоги фирм-поставщиков, брал оттуда идеи и применял их к собственным изделиям. Даже если какую-то аппаратуру изобрели лет тридцать назад и все эти годы постоянно совершенствовали ее, Макгарк предпочитал собирать все с нуля, а не покупать готовую вещь. Он был ценным работником. Трудился не покладая рук и довольствовался минимальной зарплатой и «наплывом» любопытствующих особ женского пола, как называл это Арти.
Он спал на койке в задней части старого, но содержащегося в идеальном порядке микроавтобуса. Мастерскую оборудовал в грузовом прицепе, где хранились инструменты и материалы. Если Макгарк не сидел в мастерской, то либо спал у себя в микроавтобусе, либо присутствовал на представлении Арти. Старик держался особняком, не заводил дружбы с другими работниками и не посещал больше ничьих представлений. Он был человеком целеустремленным и сосредоточенным. Сосредоточенным исключительно на Арти. Арти стал его главной работой, делом всей его жизни.
– Вот бы придумать какой-нибудь способ, чтобы я говорил, и мои слова зажигались огнями над сценой, – мечтал Арти. – Можно так сделать?
– Наверное, – медленно отвечал Макгарк, уже прикидывая, как это осуществить.
Арти навещал Макгарка в его мастерской. Старику это льстило. Когда Арти впадал в деятельное настроение, то звал меня, чтобы я помогла ему закрепить ремешки на защитном наряде из автомобильных покрышек и проводила его в мастерскую. Арти забирался в прицеп, влезал на верстак и подолгу беседовал с Макгарком.
В другие дни он приезжал в коляске и не заходил внутрь. Тогда Макгарк выходил к нему и присаживался на ступеньку прицепа. Он забросил свои протезы, убрал их в багажник и забыл о них. Сделал себе накладки на культи, чтобы было мягче ходить. В мастерской носил рабочие накладки из синей или коричневой кожи, но была у него и парадная пара, обтянутая переливчатым зеленым атласом, с вышивкой в виде серебряных побегов плюща. В этой паре он восседал в режиссерской кабинке над трибунами в шатре Арти, когда управлял светом и звуком на его представлениях.
