– Цыпа, – пробормотала я в его мягкие золотистые волосы, – как ты передвигаешь предметы?
Он медленно поднял голову и удивленно взглянул на меня. Потом его взгляд сделался сосредоточенным и напряженным. Я же думала о том, как странно и даже нелепо, что я никогда раньше не спрашивала об этом. Цыпа вдруг покраснел, выпустил меня из объятий и зажал уши руками. Кажется, он подумал, что я над ним насмехаюсь.
– Ну, ты сама знаешь, – ответил он.
Нож поднялся с колоды, подлетел к шлангу стерилизатора, закрепленного на рефрижераторе, и запрыгал в хлынувшей из носика белой пене. Поток из шланга остановился, и нож влетел внутрь. Через дверь, приоткрывшуюся совсем чуть-чуть, только чтобы его впустить. Потом дверь закрылась, но я знала, что нож должен лечь на свое место на полке. Щеки у Цыпы пылали.
– Нет, Цыпа, не знаю. Объясни.
Маленький камушек у колеса рефрижератора начал кружиться на месте. Завалился набок, перевернулся и покатился по кругу. Будь Цыпа обычным ребенком, он бы, наверное, не катал камушек, а неловко переминался с ноги на ногу или в смущении теребил ухо. Но он был моим младшим братом, и я уже теряла терпение.
– Цыпа, я тебя ущипну, если ты мне не скажешь, как передвигаешь предметы!
Камушек остановился.
– Ну… я их не передвигаю, на самом деле. Они движутся сами. Я просто им разрешаю.
Он с беспокойством смотрел на меня, пока я переваривала услышанное и пыталась сообразить, удовольствоваться этим ответом или нет.
Я покачала головой:
– Не понимаю.
– Смотри. – Он развернул меня лицом к кошкам. Боковая стенка фургона поднялась, подпорки встали на место. Теперь я видела кошек в тени. Все они занимались едой, кто-то стоя рвал мясо зубами, кто-то лежал и держал свой кусок между передними лапами, будто обнимая его.
– Знаешь, там сзади цистерна с водой? – спросил Цыпа. Краны над поилками во всех клетках открылись сами собой, и из них потекли тонкие струйки воды. Один из тигров подскочил к корыту и принялся бить лапой по водяной струе. – Вода всегда хочет течь, но не может, пока мы не дадим ей отверстие, куда вытечь. Мы можем заставить ее течь в любом направлении. – Кран, с которым играл тигр, внезапно открылся на полную мощность, и вода хлынула прямо в усатую морду. Тигр отпрыгнул, но тут же вернулся обратно и подставил голову под струю, с упоением дергая ушами. – Если дать ей большое отверстие, оттуда вытечет много, – продолжил Цыпа. – Если дать маленькое, ей будет трудно в него просочиться. – Он очень старался, чтобы я поняла. Я наблюдала за тем, как тигр играет с водой, у меня в голове все словно затянулось густым туманом. – Я просто водопровод, который дает ей течь. Я могу дать ей широкий проход, могу – узкий. Могу заставить ее течь в любом направлении. – Он с волнением смотрел на меня. Ему было так нужно, чтобы я поняла. – Но она сама хочет течь. Это ее желание.
Мы пошли прочь, к большому шатру.
– Я тебе помогла? – спросила я.
– Конечно, – ответил Цыпа.
Арти, сползая с дивана, кричит:
– Цыпа! Там после обеда остался ростбиф. Я бы не отказался от сандвича с мясом, майонезом и хреном. Сделаешь мне бутербродик?
Цыпа, с книжкой комиксов под мышкой, весь день бегавший по поручениям кого ни попадя, сейчас хотел лишь одного: съесть яблоко и почитать историю о Супермене, – наш вегетарианец Цыпа, который пил молоко и ел яйца, но никогда (нет, пожалуйста, не заставляйте его) не ел рыбу, птицу и мясо четвероногих зверей, которые раньше были живыми и говорили ему об этом, если он прикасался к их мертвой плоти. Цыпа знает, что Арти станет злобствовать и заставит его разрезать мясо мыслью, а не ножом, однако говорит:
– Да, Арти. Тебе с белым хлебом или цельнозерновым?
Он пытается. Он вынимает из холодильника тарелку с мясом и потихоньку берет со стола нож.
– Цыпа! Ты же не будешь резать его ножом?! – возмущается Арти.
Пойманный с поличным, Цыпа бормочет:
– Я собирался переместить нож.
Но Арти кричит:
– Хватит изображать нормального! Папа не для того подарил тебе удивительную способность, чтобы ты упустил ее, как нормальный! Режь мясо мыслью! Режь его мыслью!
И вот тонкие ломтики мяса отделяются от большого куска, ложатся на пляшущий в воздухе ломоть белого хлеба, поливаются майонезом и хреном, накрываются вторым куском хлеба, и сандвич опускается на красивую голубую тарелку, выплывшую из сушки над раковиной. Тарелка летит к Арти, который сидит, ковыряя в зубах плавником, и наблюдает.
– Вот, пожалуйста, – произносит Цыпа.
– Большое спасибо, – кивает Арти. Он сам может сделать себе бутерброд, когда рядом нет никого, кто мог бы его обслужить. Арти хватает сандвич и вгрызается в него с аппетитом, не сводя глаз с Цыпы.
– Вкусненько, – бормочет он с набитым ртом.
– Хорошо. Я рад. – Цыпа улыбается, выходит из фургона и бежит к грузовику с генератором. Там его выворачивает наизнанку, и он изо всех сил старается не думать о том, что сказала ему корова, когда он резал ее на куски.
Они дрались, и дверь в их комнату была заперта. Меня разбудил жуткий грохот. Я вылетела из своего шкафчика под раковиной, решив, что произошло землетрясение. Или нашествие бешеных слонов. Тонкая стенка их комнаты ходила ходуном. Я слышала тяжелое дыхание. Подбежала к их двери. Она не открывалась. Бледный свет восходящего солнца лился в окно над раковиной. Что-то тяжело ударилось в дверь с той стороны. Так они разбудят Ала и Лил. Я распахнула дверь в комнату Цыпы и заметила его встревоженный взгляд. Ему было страшно.
– Помоги мне, – прошептала я. – Близняшки дерутся.
Он спрыгнул с кровати и схватил меня за руку. Его ладонь была влажной.
– Отопри дверь.
Цыпа посмотрел на дверную ручку, и та послушно повернулась. Дверь открылась. Они катались по кровати, сцепившись в клубок из сплошных дергающихся локтей и брыкающихся ног. Она нога резко дернулась и ударила каблуком по спине. Одна рука выпросталась наружу, сжимая в кулаке толстую прядь длинных черных волос.
Я слегка подтолкнула Цыпу локтем:
– Держи их руки!
Две руки распластались по подушке, кулак разжался, выпустив волосы.
– Все руки! Все! – крикнула я.
Четыре руки растопырились в воздухе и застыли неподвижно. Нога размахнулась для очередного пинка и тоже застыла.
– Сумеешь удержать их?
Цыпа кивнул, глядя на меня. Элли подняла голову из гущи спутанных черных волос. У нее на лбу алела свежая царапина. Она откинулась назад, запрокинула голову, а потом резко подалась вперед и плюнула прямо на волосы, на которых лежала.
Утаить произошедшие от Ала и Лил не получилось бы при всем желании. Синяки и царапины были настолько заметны, что папе пришлось отменить выступления близнецов на четыре дня. Им было плохо, у них все болело. В тот день они до вечера провалялись в кровати, отвернувшись друг от друга. Ал и Лил очень расстроились.
