Через два дня после падения Марипосы папа решил, что Цыпе надо дать фирменный Благотворный бальзам Биневски. Мама держала Цыпу, а папа влил ему в рот чайную ложку густого черного снадобья. На следующий день, ближе к вечеру, пока мы все занимались делами в цирке, Цыпа наконец сказал маме, что он мог бы удержать Марипосу, когда понял, что она сорвалась. Но он дал ей упасть, потому что испугался: а вдруг мама рассердится, если он переместит живого человека? Мама разрешила ему спасать людей от боли и травм. Цыпа выпил немного фруктового сока и вскоре опять начал есть. Но после этого случая он уже никогда не ел мясо.
Когда Цыпе исполнилось пять лет, он жил исключительно на кукурузе и арахисовом масле и хорошо говорил, хотя понимал больше, чем мог сказать. Он быстро учился, его способности передвигать предметы силой мысли значительно опережали физическое развитие. Цыпа не умел завязывать шнурки на ботинках руками, но легко вязал сложные морские узлы, которым его обучил Хорст: от «головы турка» до «обезьяньего кулака», – просто глядя на веревку.
– У меня глупые пальцы. Не делают то, что мне нужно, – объяснил он мне. Он пытался написать «С любовью от Цыпы» на совершенно ужасной картинке с тигром, которую нарисовал акварелью для мамы. Ей очень нравилось, когда он делал что-то руками. А вот Арти издевался над ним за это. Говорил, что Цыпа должен использовать руки, только когда рядом есть кто-то чужой. «А то ведешь себя как нормальный придурок», – ворчал Арти. Близнецы не насмехались над Цыпой. Они сдували с него пылинки и научили читать.
Вскоре стало очевидно, что у Цыпы есть только одно устремление: помогать всем и каждому, чтобы его любили. И вот тут у меня начались проблемы. Я, по сути, осталась не у дел. Цыпа выполнял все лучше меня и никогда не язвил. Он был милым и славным ребенком.
В ту зиму дела в цирке шли не то чтобы плохо, но вяло. Цирк работал, представления давались, сборы были вполне приличными, но свободного времени имелось в избытке. Как говорил Арти, если у папы есть время на раздумья, его мозги будут работать, как фабрика фейерверков, где экспериментируют с новыми смесями, сделанными наугад. Результат может быть потрясающим, а может и вовсе убийственным.
Арти висел вниз головой на тренировочном брусе и качал пресс.
– Папа с Хорстом учат Цыпу азартным играм, – объявила я.
Арти согнулся и разогнулся еще два раза и только потом уточнил:
– Каким именно играм?
– Рулетке и крэпсу.
Арти усмехнулся. Он занимался давно и упорно, все его тело блестело от пота. Он согнулся в последний раз и, больше не разгибаясь, схватился зубами за резиновую накладку на брусе. Потом свернулся в клубок, чтобы достать плавниками-руками до пряжек на сбруе, которая удерживала его бедра. Расстегнув пряжки, разжал зубы и спрыгнул вниз.
Арти вскарабкался на силовой тренажер, просунул плавники-ноги под крепежные ремни, откинулся назад и принялся разгибать и сгибать верхние плавники, поднимая и опуская грузы. Мышцы у него на животе напряглись, на плавниках проступили синие вены. Он тихонько посмеивался себе под нос, а затем расхохотался в голос.
– Знаешь, нам повезло, – выдавил он сквозь смех, – что у папы мозги, как у репы.
Он смеялся расчетливо, выверяя дыхание с движением грузов. Я смотрела на его живот, на соблазнительный рельеф мышц, сотрясавшийся от смеха.
– Наш папа – гений, – твердо заявила я. Это была догма Биневски.
– Ха-ха-ха.
В глазах Арти сверкнула издевательская насмешка. В общем, обычное дело для него. Но только не по отношению к папе. Он явно пытался задеть меня.
– Если бы папа открыл огонь, – Арти картинно вздохнул, – то решил бы, что это такая полезная штука, чтобы совать ее в рот на потеху почтеннейшей публике… Если бы папа изобрел колесо… он положил бы его на землю… устроил бы на нем карусель… и рассудил бы, что больше оно ни на что не годится… Если бы папа открыл Америку… он бы развернулся и поплыл домой… ведь там нет ларьков с хот-догами.
Я сидела, прижавшись горбом к стеклянной стенке аквариума Арти, и вдыхала хлорный запах воды.
Ал рассудил, что ему хватит полутора-двух месяцев, чтобы сделать из Цыпы настоящего игрока. Каждый день они с Цыпой часами «отрабатывали мастерство» вместе с Хорстом – нашей ходячей энциклопедией житейской мудрости – и Руди, смотрителем колеса обозрения. Опыт Руди, бывшего профессионального игрока в бридж, был особенно ценен. Надо заметить, что карьера Руди завершилось бесславно. Когда раскрылось, что он мухлюет, ему было сказано так: если он еще раз возьмет в руки колоду карт, ему оборвут эти самые руки. Руди нашел убежище в скромной кассовой будке у колеса обозрения и обрел утешение со своей миниатюрной, смешливой женой. Миссис Руди с увлечением складывала из бумаги птичек, рыбок, жирафов и прочую живность. Она не работала в парке аттракционов, поскольку вежливо, но непреклонно отказалась перекрашивать в рыжий свои мышиного цвета волосы, но во многом нам помогала.
Разумеется, Цыпа не мог обрядиться во взятый напрокат смокинг и сесть за игорный стол в казино, попивая шоколадное молоко из высокого бокала. Как и карманное воровство, все должно было делаться дистанционно. Я не знаю, как это происходило. Папа не делал из этого тайны, просто не вдавался в подробности. У него имелся радиопередатчик с крошечным микрофоном, который прикреплялся к лацкану пиджака, а у Цыпы – приемник, чтобы папа давал ему указания.
Папа натаскивал Цыпу утром, после завтрака, из-за чего наши занятия по технике речи либо значительно сокращались, либо вообще отменялись. Когда у папы не было времени, я занималась сама и записывала себя на магнитофон. Я знала, что эти кассеты копились в коробке из-под сигар на папином столе, и папа так и не собрался их послушать.
Цыпа понимал, что я огорчаюсь, а Арти – жутко злится. Однако радовался, что папа проводит с ним много времени, и очень старался порадовать нас, чтобы загладить свою невольную вину.
Он придумал новый способ, как чистить аквариум Арти, не откачивая воду и без помощи щеток и стерилизатора. Цыпа просто стоял перед полным аквариумом и вынимал оттуда все до единой клетки – возможно, все до единой молекулы – того, чего там быть не должно. Зеленая ряска на стекле исчезала широкими, ровными полосами, словно колосья пшеницы ложились перед косарем. В конце концов аквариум сделался настолько чистым, что стенок было почти не видно. Над ним повисло круглое зеленоватое облачко. Цыпа моргнул на него, и оно сонно поплыло над сценой к открытой двери в туалет. Раздался тихий всплеск и шум спускаемой в унитазе воды.
Мы с Арти сидели на силовом тренажере и наблюдали за Цыпой, который ворвался в шатер, чтобы продемонстрировать нам «новый способ». У меня в прямом смысле слова отвисла челюсть, и я попыталась сообразить, как бы перепоручить Цыпе свою долю домашней работы. Арти смотрел на Цыпу в упор, и тот вдруг смутился. Его гордая улыбка погасла, в глазах промелькнуло сомнение.
– Показуха, – тихо произнес Арти.
