Сегодня утром Персефона украла у соседки Коломбины набор косметики (вчера украденный Коломбиной у соседки Карменюэль).
— Ну, как тебе мой новый имидж? — кокетливо спросила супруга.
— Э-э-э... твой... мне... это мне твой новый имидж?
— Вот! — торжествующе подвела итог Персефона. — Мне сорок, а выгляжу я на все сто
[59]
!
«Это точно», — подумал Персимид, потянулся за кисетом в карман, досадливо крякнул и снова покосился на бурьян.
— Заросло все, — пробурчал он, — прополоть бы.
— Прополоть? — Персефона захлопала тройными ресницами. — Ну давай, поли-пропалывай. Гном трудящий!
Домовуха отвернулась, напоследок хлопнув ресницами особенно громко. Глава семьи насупился. Обозвать его гномом — какая ужасная несправедливость! Никогда в жизни Персимид, потомственный домовой, не опускался до зарабатывания денег руками. Или головой. Или еще каким-нибудь местом. А гномы, хоть и происходили из одного рода с домовыми, жить не могли без того, чтобы чего-нибудь не смастерить, не построить или не прополоть. Племя Персимида принципиально не ударяло пальцем о палец
[60]
, зато легко попадало кулаком в физиономию — только благодаря непрерывным дракам домовые росли физически крепкими и выносливыми. Хлеб насущный они добывали исключительно воровством.
Вот и сейчас семейство Персимида отдыхало на ворованной даче. Точнее, не ворованной, а незаконно занятой, что сути не меняло — дача досталась домовому почетным нетрудовым способом.
После разгрома в новогодней битве, где домовые выступили на стороне Бубльгума, три сотни лохматых боевиков были доставлены в отстойник Департамента Безопасности. Там они отстаивались два месяца, ожидая заслуженного наказания, пока в дело не вмешались активисты Общества защиты неполноценных членов общества.
— Это нарушение гражданских прав! — заявили активисты. — Бедолаги стали жертвами подлого обмана, как и все остальные.
«Бедолаги» отчаянно закивали, хитро поглядывая на всех остальных.
— Существа выполняли приказ мага! — наступали защитники. — Разве это плохо? Много лет мы добивались послушания от этого гордого племени, и вот теперь, когда добились, вы собираетесь их наказывать. Они же после этого никогда не станут подчиняться нашим приказам!
Гордое племя согласно загудело. Оно действительно не видело смысла в подчинении чьим-либо приказам.
— И вообще, — продолжали наступать активисты, — что вы собираетесь делать с несчастными? Безмозглон открыт только для магов, тюрем у нас нет и не будет, мы не допустим, а держать их здесь себе дороже.
Последний аргумент стал решающим. Содержание домовых обходилось Департаменту Безопасности очень дорого. Уже в первый день томления домовых под стражей у стражи начали пропадать личные вещи и предметы амуниции. Каждую неделю охранников, обчищенных до нитки, приходилось менять на новых ментодеров, еще более бдительных. Но после того, как у отборного сержанта Сейфуса три раза подряд сперли наградную волшебную палочку, власти сдались. Первый заместитель Тотктонады прибыл к месту заточения трех сотен бездельников, прочитал им нравоучительную лекцию и отпустил под честное слово, что отныне домовые будут жить честно. Те радостно пообещали и разбрелись в разные стороны. Персимид на память о клятве прихватил наручные часы первого заместителя.
Пробродив в разные стороны почти всю весну, Персимид решил, что пора остепениться. Он присмотрел пустующий особняк в тихом месте, смотался за семьей, заселился и принялся степенно, без суеты разворовывать вещи.
Но вскоре Персимид и Персефона столкнулись с серьезной проблемой. Обычно кража заключалась в том, что ловкач хватал плохо лежащую (некрепко прибитую, неплотно вставленную, слабо заговоренную) вещь и тащил к себе домой. Но как быть, если предназначенные к воровству предметы и так находятся дома? Какое-то время Персимид перетаскивал краденое добро из комнаты в комнату, но это был тупиковый путь.
К счастью, вскоре о тихом гнездышке прослышали другие домовые. Еще двенадцать семейств посягнули на собственность, которую Персимид и Персефона уже считали законно присвоенной. После недели неуемных потасовок и взаимных грабежей удалось разделить приусадебное хозяйство и вместительный особняк на тринадцать зон, закрепленных за семьями. Драки и грабежи от этого не прекратились, но у каждого домового появились собственные вещи, которые он старался выкрасть у соседей в первую очередь.
Персимиды как первооткрыватели заполучили элитную веранду, две спальни и половину ягодных угодий, в которые можно запускать многочисленных детей и до вечера о них не думать.
Из куста крыжовника послышался недовольный детский вскрик.
— Левиафанушка, сыночек! — ласково заорала Персефона. — Не ешь зеленый крыжовник! Подожди, пока созреет!
— А хочешь зеленого, — поддержал ее супруг, — заберись к Артемоду!
Персефона одобрительно похлопала Персимида по голове.
— Бам! Бам! Бам! — загремел тревожный гонг из мансарды.
— Опять Анквилад в гонг колотит, — поморщился Персимид. — Сейчас поднимусь и настучу ему в бубен.
Из окошка мансарды высунулся испуганный бубен, то есть испуганное лицо Анквилада.
— Смывайся кто может! — завопил он. — Хозяева едуть!
Все тринадцать семей (семьдесят пять домовых, домовух и домовят) в едином порыве кинулись паковать вещи, бросая тревожные взгляды на группу хмурых людей, приближающихся к особняку. Но чем ближе подходила группа, тем недоуменнее становились тревожные взгляды. Гости не походили на хозяев. Они вертели головами и поминутно сверялись с картой, потом долго искали вход и подбирали ключи. Только один из пришельцев вел себя спокойно и уверенно, но он вряд ли был владельцем дачи — владельцы дач редко приезжают на приусадебный участок со связанными руками и черным мешком на голове.
— Тю, — подал голос Братобрей, противный дальний сосед, — так то ж не маги.
Домовые слегка поколотили умника, но пришли к выводу, что тот прав: вряд ли маги станут тратить время на долгие пешие прогулки и подбор ключей. За правоту Братобрея поколотили еще немного, рассуждая попутно о том, как странно видеть здесь мудлов
[61]
.
