Далее Зданович цитирует уже известные читателю фрагменты воспоминаний брата большевика, свидетельствующие об интересе контрразведки к Распутину, и предлагает обратить внимание на два момента.
«Во-первых, мемуарист почему-то не говорит о том, кто и когда поручил контрразведке начать оперативную работу по Распутину. Решиться действовать самостоятельно по такому "объекту" она не могла – не тот уровень. И Бонч-Бруевич – не тот уровень! Н. В. Рузский? М. В. Алексеев? Сговор двух генерал-адъютантов за спиной своего Верховного главнокомандующего? Такое предположение имеет некоторые основания. Во-вторых, Батюшин бесспорно осознанно принял участие в этом деле, видимо, оговорив при этом лишь право не касаться личной жизни обожаемого им государя, его семьи и всего близкого его окружения. Сакральный характер монархической власти остался для него непререкаемым на всю жизнь.
Патриот-контрразведчик, но не царедворец и не политик, дав втянуть себя в крупнейшую политическую игру, не сравнимую по масштабам с делом Мясоедова, не смог разглядеть грозившей ему опасности. Она стала для него роковой и в служебном, и в личном плане. Крах задуманного другими игроками стал в итоге его, батюшинским, "Ватерлоо"».
Таким образом, Батюшина переиграли, а конкретным виновником батюшинского поражения в борьбе с еврейским капиталом и его агентом Григорием Распутиным в ФСБ называют все того же Манасевича-Мануйлова – батюшинского осведомителя, болтуна и стукача:
«Так называемый человеческий фактор оказался в конечном счете определяющим в судьбе самой комиссии. Роль пресловутой арбузной корки, наступив на которую сломали себе шею такие опытнейшие генералы-контрразведчики, как Бонч-Бруевич, Батюшин, сыграл ключевой агент этой разработки Иван Федорович Манасевич-Мануйлов.
С точки зрения оперативника выбор Манасевича в этом качестве был безупречным. По должности он являлся в то время личным секретарем председателя Совета министров Б. В. Штюрмера и одновременно одним из фаворитов Распутина. Есть сведения, что Распутин специально приставил его к главе правительства.
Будучи сам высоконравственной личностью, Батюшин, привлекая к сотрудничеству Манасевича, человека сомнительной репутации, видимо полагал, что у того, кому лично доверял глава правительства (добавим еще: благодаря долголетней выучке в системе МВД, Манасевич хорошо знал эту систему изнутри), существует хоть малая толика порядочности, столь необходимая в делах особой государственной важности. Но здесь и случился просчет, загубивший дело. Оказалось, человеческая подлость, негодяйство не имеют нижнего предела, как геройство – верхнего. Это должны были знать матерый контрразведчик Батюшин, а вместе с ним и Бонч-Бруевич.
Ловкий и беззастенчивый делец не брезговал частными сомнительными аферами, биржевой игрой, шантажом в отношении финансистов, полагая, что он надежно защищен со всех сторон: Распутина, правительства, контрразведки. Прозрение к контрразведчикам пришло слишком поздно, когда нужно было из-за Манасевича спасать всю комиссию. Дадим запоздалое слово Бонч-Бруевичу: "Оказалось, что русский Рокамболь, снабжая комиссию ложными сведениями, отводил меч правосудия от таких прохвостов, как арестованный, но уже освобожденный банкир Рубинштейн, и обделывал свои темные и прибыльные делишки. Комбинации Манасевича обратили на него внимание Департамента полиции. Спасаясь от полиции, Манасевич запутывал факты и ставил комиссию Батюшина в такое положение, при котором она невольно начинала защищать его от уголовного преследования за излюбленный им шантаж".
Манасевич был взят с поличным в августе 1916 года. Дело авантюриста сразу приобрело громкое общественное звучание. В ходе следствия были установлены и вменялись ему в вину шантаж Соединенного банка и вымогательство у его руководителей 26 тысяч рублей, шантаж и запугивание немца Утемана, директора и совладельца фабрики "Треугольник", незаконное получение крупных сумм денег от Русско-Французского банка и многие другие преступления. Слушание дела было назначено на 15 декабря. Но Распутин и императрица Александра Федоровна добились от Николая II Высочайшего повеления о прекращении дела. Российская Фемида смогла исполнить свой долг лишь 13—18 февраля 1917 года. По приговору суда Манасевич-Мануйлов был лишен всех прав и состояния, приговорен к полутора годам исправительных арестантских рот.
Роль Батюшина, наверняка желавшего спасти лицо своей комиссии, оказалась исключительно двусмысленной: заведомый преступник, конечно, должен получить по заслугам, но он – основной источник тайной информации по главному делу комиссии. Признать это значило бы подписать смертный приговор самой комиссии, дискредитировать все то стоящее, чего она достигла. Генерал предпринимает какие-то шаги, может быть, и не совсем удачные. Об этом можно судить по письму царицы Александры Федоровны к Николаю II еще в декабре 1916 года: "На деле Мануйлова прошу написать 'прекратить дело' и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к Вырубовой и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему другу". Расследование и особенно суд над ставшим знаменитым на всю страну проходимцем прозвучали реквиемом для комиссии Батюшина и его карьеры».
О том, как с помощью Распутина и Императрицы происходило освобождение Манасевича-Мануйлова, рассказывала на следствии дочь арестованного: «Распутин обещал свою помощь. Однажды он повез меня к Анне Александровне Вырубовой, где я сама должна была просить об этом Государыню. Я поехала с ним. Государыня была уже там. Распутин был в комнате с Вырубовой. Ко мне пришла Государыня. Я встала на колени и заплакала. Она положила мне руку на голову и говорила по-французски: "Успокойтесь, дитя мое. Все хорошо будет. Ваш отец безвинно страдает. Я сделала все, чтобы его освободить". Я стала ее благодарить. Она мне сказала: "Не Меня благодарите, а отца", т. е. Распутина».
«Очень благодарю тебя (также от имени Гр.) за Мануйлова», – писала Императрица Государю 15 декабря 1916 года, то есть накануне того дня, когда Распутин был убит.
Поразительно, но Манасевич-Мануйлов стал человеком, в освобождении которого оказались заинтересованы и Распутин с Государыней, и Батюшин.
«…таких случаев, когда Мануйлов лично выступает, надо больше всего бояться и немедленно их расшифровывать», – резонно заключил в своих показаниях С. П. Белецкий, которым одно время Батюшина даже хотели заменить.
Подводя итог всему вышесказанному, резюмируем: и этого недруга Распутин одолел. С помощью ли Государя, Государыни, темных сил, Манасевича-Мануйлова или воспользовавшись недостаточным профессионализмом талантливой, но молодой и неопытной российской контрразведки – как угодно, но одолел. Да так, что Батюшин первый запросил пощады и бросился к презираемой всеми Вырубовой и стал посыпать перед нею голову пеплом
[58]. «Батюшкин (так в оригинале. – А. В.)… стал осторожнее и начал добиваться расположения к нему Распутина», – писал Симанович.
