В Распутине и в самом деле несомненно что-то было, помимо алчности и нахальства. И не до Петербурга, а в Петербурге проявились те качества, которые его погубили. Сибирский странник сильно изменился, попав в столицу. В уже цитировавшихся свидетельских показаниях Матрены Распутиной самая важная и точная часть – та, где Матрена не выдумывает, не домысливает, а пишет о том, что видела: мама не узнала мужа после его возвращения домой из Петербурга.
Человек, вернувшийся в Покровское зимой 1904/05 года, больше не был простым паломником и местным законоучителем, хотя и играл эту роль до конца своих дней. Он прикоснулся к иной жизни, с которой обыкновенно мужики и странники не сталкиваются, был ею заворожен и отныне только с нею связан. Столица отравила его. Попав в нее раз, он больше никогда не странствовал в безвестности пешком, потеряв тем самым едва ли не самое главное, что в нем было: личную независимость и непричастность к сильным мира сего. Прав оказался казанский старец Гавриил: лучше б было ему не ходить в Петербург. И тогда, быть может, вся история нашей страны сложилась бы иначе. Но он пришел и с самого начала попал в исключительное положение.
Часто пишут о том, что Распутин был не единственным странником, которого привечали в столице и при дворе. Это верно: был и Митя Козельский, была Матрена-босоножка, были другие прорицатели и юродивые, но никто из них не стяжал той славы, о которой сам ее герой надиктовывал своим приверженцам:
«Много, много я кое-где был, бывал у сановников и офицеров и князей даже, пришлось Романовское поколение видеть и быть в покоях Батюшки Царя. Везде нужна подготовка и смирение, и любовь. Вот и я ценю, что в любви пребывает Христос, то есть неотходно есть на тебя благодать – только бы не искоренилась любовь, а она никогда не искоренится, если ставить себя невысоко, а любить побольше. Все ученые и знатные бояре и князья слушают от любви слово правды, потому что, если в тебе любовь есть, – ложь не приблизится.
Не так как пишется, но на деле-то попасть к Высокопоставленным нужно быть очень осторожным и приготовленным ко всему, тогда от веры твоей повлияет на них Господь своею красотой. Они встрепещут и твое простое слово примут за самое высокое образование, потому что в них скажется особенно чего не опишешь, то есть повлияет Сам Господь своею благодатью. Я грешный тут бывал, то высказать не могу, у всех и вся и много кое-чего видел. Одно главное: кто живет со Христом нищий и убогий, у того радость больше его хаты, а и во дворцах и у Высокопоставленных, как Бога нет, уныние больше хижин. Действительно, много и среди аристократов таких, что благодати выше дворцов и умению к благочестию. Которые умеют себя унизить, у тех и благодать выше дворцов, не добиваются сей славы, а добиваются высшей благодати им и скорби как овсянна плева для ветра. А которые ждут от царя почестей и награды, а сами не заслужили – у них фундамент-то на песке. Вода пришла, и все унесло, то есть маленькая ошибка, а они уже то давятся, то стреляются, то напиваются, потому что они не искали небесной славы, а искали земного удовольствия. Бога и то купили в магазине – изумруд. А он-то, изумруд, у них заржавел и ржавчина послужила свидетелем. Кто Богу Царю служил и не искал славы, трудился – заслуга, не спал день и ночь, делал правду, служил Богу и уноровлял Батюшке Царю, на того и гора упадет – его не задавит, перенесет все с радостию и получит наслаждение даже больше старого».
Что главное в этом красочном тексте? Нотка поучения. Он пришел не учиться, но учить. Проповедовать. И ему было не важно, где этим заниматься: в погребе под конюшней в родном селе, глухом сибирском монастыре или в царском дворце. И везде он был одинаков, со всеми на «ты», со всеми правдив и честен. И повсюду имел огромный успех.
«Успеху Распутина способствовал и тот факт, что столичная знать, в среде которой он вращался, вообще не просвещенная в религиозном отношении, не имевшая общения с духовенством, или не удовлетворявшаяся этим общением, но в то же время интересовавшаяся религиозными вопросами, была весьма мало требовательна и трактовала его как "старца", далекая от мысли подвергать критике его слова и действия… – писал князь Н. Д. Жевахов. – Да в этом и не было надобности, вернее, возможности, столько же потому, что Распутин говорил отрывочными, не связанными между собою, фразами и намеками, которых невозможно было разобрать, сколько и потому, что его слава зиждилась не на его словах, а на том впечатлении, какое он производил своею личностью на окружающих. Чопорное великосветское общество было застигнуто врасплох при встрече с дерзновенно смелым русским мужиком, не делавшим никакого различия между окружающими, обращающимся ко всем на "ты", не связанным никакими требованиями условности и этикета и совершенно не реагировавшим ни на какую обстановку. Его внимания не привлекала ни роскошь великокняжеских салонов и гостиных высшей аристократии, ни громкие имена и высота положения окружавших его лиц.
Ко всем он относился снисходительно милостиво, всех рассматривал, как "алчущих и жаждущих правды", и на вопросы, к нему обращаемые, давал часто меткие ответы. И эта внешняя незаинтересованность производимым впечатлением, в связи с несомненным бескорыстием Распутина, удостоверенным впоследствии документально следственным материалом, тем более располагала верующих людей в его пользу».
«Попав на "кисельные берега", Распутин смекнул остро, чем держится и что ценится. С гениальным тактом юродствует, темнит свои прорицания, подчеркивает "народную", "мужичью" святость, – рассуждала 3. Гиппиус. – Да особой хитрости, тонкости и не требовалось. Среда, в которую он попал, была ведь тоже по-своему некультурна и невежественна. Шелковая русская рубаха Распутина – это для нее убедительно, умилительно, а попробуй он надеть дешевенький пиджак, заговори он человечьим языком (отлично знал его, понатершись), назови кого-нибудь на "вы", а царя и царицу не "папой с мамой" – еще неизвестно, чем бы обернулось <…>. Замечательно его положение, так сказать, место во времени и пространстве, его роль, а не он сам. И события делаются от этой заурядности как-то еще страшнее».
Жевахов Распутину симпатизировал, Гиппиус – нет, но за разностью их отношения к нему проглядывало общее: зерно упало на подготовленную почву, петербургский свет хотел увидеть именно такого человека. Но вот был ли сам Распутин при этом заурядным, серым мужичонкой, которого вынесло наверх простое стечение обстоятельств и он живо смекнул что к чему, или же был этот человек кем-то более значительным и замысловатым – большой вопрос.
«Распутина отнюдь нельзя признать личностью заурядной; природа его была сложная, не сразу поддающаяся разъяснению», – оспаривал первое из этих суждений Вл. И. Гурко.
«…надо иметь мужество признать, что Р. был натурой во всяком случае исключительной и обладал он огромной силой», – утверждала молодая писательница Вера Александровна Жуковская.
«Григорий Распутин не так был прост и несложен, как о нем говорили и писали», – признавал епископ Гермоген.
«Все свидетельские показания о Распутине сводятся в конце концов к двум точкам зрения: по одной – он громадная сила, по другой – он ничтожество: "побитый конокрад", – подытожил расследовавший обстоятельства убийства Царской Семьи Н. А. Соколов. – Я не считаю Распутина силой. Он не был ею, потому что он не обладал волей. Он, скорее, был безволен.
