Молчание.
Ей не верилось. Странный мужик лечил ее не только без инструментов, но и без заунывного «о-о-ом» и чадящей урны с травой. Ни кремов, ни мазей, ни настоев. Может, будут позже?
— Скажите, а Вы деретесь лучше всех на Уровнях?
Наверное, ее сейчас заткнут. И пусть. Будет лежать довольная и улыбаться — вечер уже удался.
— Нет.
Ответ четкий, уверенный. И, главное, ответ.
— А много таких, кто дерется лучше Вас?
Тишина.
— Скажите, — из Белинды полилось, как из наклоненного блюда, — а я могу научиться драться, как Вы?
Эх, захлестнула эйфория. Пока не заткнут, будет спрашивать.
— Нет.
«Серый» отвечал странно: перед тем, как раскрыть рот, как будто анализировал ответ, и тем самым напоминал ей компьютер. Забавно и странно, странно и забавно. И почти не забавно.
Как разговор с киборгом.
— А научиться драться на пятьдесят процентов, как Вы?
— Нет.
— А на двадцать?
— Займет длительное время.
— А вы знаете мои способности?
Молчание.
— А чтобы хотя бы на десять процентов?
— Шансы есть.
Ух ты… Ей нравилось. Вот так лежать и вот так беседовать: вопрос — мячик в одни ворота, ответ — шайбой в лоб из других.
Оказывается, она действительно могла бы научиться драться. Могла бы. Если бы решила попробовать… Но ведь не решится.
Щекотка кончилась — теперь кожу на груди тянуло и жгло. Неприятно, но терпимо, и Лин терпела. В какой-то момент на нее снова взглянули загадочные и неуловимо пугающие глаза.
— Скажи, каким образом ты попала в монастырь?
А-а-а, вот и плата за лечение. Информацией.
— Пришла.
Врать нельзя, врать бесполезно. Но и болтать языком, как развязавшимся шнурком от ботинка, не стоит.
— Кто направил?
«Спрашивает — как в цель бьет».
— Призрак.
И на миллиметр уползшие вверх брови — мол, поясни?
— Я… после побоев… Я на мосту сидела. Кажется, видела что-то похожее на галлюцинации. Людей. Они сказали, что на горе есть монастырь, и что мне лучше туда.
Про четыре направления, про «месть» и свою потенциальную смерть Лин «случайно» упустила.
— Призраки, говоришь?
Кажется, он читал данные по ее глазам — в черепной коробке зудело больше, чем в костях.
— Да.
И больше ничего не добавил.
Неторопливо остывала печка — угольки истлели и превратились в золу; уже не такой горячей казалась лежащая на груди ладонь.
Белинда вдруг поняла, что «друг-медведь» скоро уйдет. Уйдет, возможно, навсегда — такой странный, чем-то страшный, чем-то притягательный.
— Скажите… А если бы я решилась остаться здесь, в храме, Вы стали бы меня учить?
«Боже мой, боже мой — кто он, и кто я?» Но ведь за вопрос в лоб не дадут?
— Ты не останешься.
— Почему?
Взметнулся вызов — ей вдруг захотелось доказать, что она не такая слабачка, как о ней все думают.
— Я не вижу в тебе решимости.
— А если бы? Вот если бы я осталась и стала учиться — Вы бы стали меня тренировать?
Ладонь остыла — стала «обычной теплой», человеческой; отдыхала от «чесотки» кожа. Гость отнял руку, и Белинде стало холодно.
«Он сейчас уйдет».
Протяжный взгляд, изматывающий душу натянутым канатом.
— Продержись месяц.
— И тогда?
— И тогда — посмотрим.
— Посмотрим? Но шанс есть?
— Месяц.
Гость поднялся со стула; отчего-то зашипела притихшая печка.
— Бывай.
«Друг-медведь» уходил.
— А Ваше имя? — вдруг вскинулась с постели Лин. — У Вас есть имя?
«Серый» остановился у двери и ответил, не оборачиваясь:
— Месяц.
Когда он вышел, келья будто сдулась. Расширилась, остыла, посвежела и даже посветлела.
Вот только опустела.
* * *
Власть — это присутствие в жизни всего. Захотел — получил, помыслил — сделал, пожелал — купил. В своей жизни Джон Сиблинг мог купить абсолютно все, так как деньги, щедро печатаемые в Лаборатории Комиссии, никогда не являлись проблемой. Новый дом? Не проблема. Не нашлось нужного дизайна в каталоге? Можно выстроить проект мысленно, а после воплотить в реальности. Авто, путешествия, украшения, яства, технологические новшества? Он мог позволить себе все, абсолютно все.
Кроме одного — определенного типа энергий.
Сиблинг ощущал пространственные энергии так же хорошо, как другие умели различать глазами цветовые оттенки — сотни, тысячи, десятки тысяч оттенков. Энергию дарила земля, ее щедро лило сверху вниз небо, ее производили живые организмы, ее излучали неодушевленные предметы — физический мир лишь на первый взгляд состоял из твердой материи, но на деле не являлся ничем иным, как производным хитросплетения огромного количества различных энергий и их свойств.
Но самые интересные и ни на что не похожие энергии производили люди. Их эмоции.
И теперь, шагая по полутемному, освещенному факелами коридору по направлению к келье Мастера Шицу, Джон задумался об этом вновь. Задумался, потому как не далее десяти минут назад он чувствовал то, чего не чувствовал уже много лет.
Много-много лет. Десятки, сотни… Сколько?
Обожание.
Его только что… обожали.
Удивительный коктейль чувств. Как будто ешь с торта самую вкусную пузатую лакированную вишенку, как будто несешься по идеально гладкой трассе на скоростном авто, как будто трогаешь подушечками пальцев самый мягкий в мире диван…
Обожание. Смесь любви, восторга и восхищения.
От него…
Как странно. Почти как оргазм, но не в паху, а в области сердца.
Джон мягко ступал по полированной до блеска поверхности камней, вдыхал горьковатый, разлитый по коридору запах парафина, лампадного масла и хвойных смол, наблюдал за танцами огоньков на концах факелов и размышлял о том, обожал ли его в последние годы хоть кто-нибудь? Хоть чуть-чуть? Вероятно, нет.
Парни из отряда специального назначения терпели его, сжав зубы. Иногда злились, иногда презирали и изредка — очень редко — уважали за принятые решения и проявленную настойчивость.
И это те, кому он посвящал большую часть времени…
