— Ух ты, здарова!
Похожая на тощего и длинного пацана деваха приблизилась, заняла место рядом с Лин и нагло всмотрелась ей в лицо.
— Новенькая, что ли? Круто!
И тоже закурила.
Белинда опешила. Гостья почему-то потрясла ее воображение: в губе пирсинг и колечко, бровь с выбритыми полосками, тату в виде… дракона?
Это кто вообще?
— Привет.
И они уставились друг на друга в молчании. Затем незнакомка ухмыльнулась, обнажила кривые передние зубы и шумно выдохнула дым вбок:
— А я не знала, что они взяли новенькую. Слушай, прикольно. А я думала, что они не берут баб — я — исключение, — пояснила гордо.
— Я… не новенькая.
Белинда почему-то смутилась.
«У нее карие с желтыми крапинками глаза, — зачем-то отметила автоматом. — Не узкие, обычные».
— Не новенькая? — на лице напротив мелькнуло явное разочарование. — А жаль. Я то уж понадеялась… А ты кто тогда? Ты ведь в нашей одежде.
— Ну, мне ее… дали.
— Дали, значит, взяли к себе?
— Нет, просто дали.
— Тут просто так ничего не дают.
— Временно выдали. Взамен моей грязной.
— А-а-а, понятно все с тобой.
Незнакомка временно потеряла к Белинде интерес, затем вдруг снова взглянула на ту с любопытством:
— Я — Рим, — представилась и протянула руку с тонкими пальцами.
— Лин.
Холодную ладонь пришлось потрясти.
— Будешь проситься в ученики? Ты смотри — Манолы баб не берут. Обычно.
— Кто?
— Манолы. Это же Манольский Храм Боевых Искусств. Ты что, не знаешь, куда пришла?
— Вообще-то не знаю.
— Заблудилась, что ль? — и Рим хрипло и весело рассмеялась. — Тогда повезло тебе, что вообще дверь открыли.
Да уж, повезло.
Белинда все рассматривала и рассматривала гостью — сама не понимала, чему удивилась больше — тому, что в монастыре все же есть женщины, или тому, что она на эту женщину наткнулась?
— Это…
— Татуха, ага.
Рим, проследив за взглядом, постучала себя по виску:
— Хотела драконью пасть сюда завести, но как-то стремно. Негармонично.
Она и сама была… негармоничная. Долговязая, излишне худая, с зауженным внизу лицом и этими странными «почекрыженными» бровями, от которых Лин не могла отвести взор.
«Рим. Интересно, это сокращение от какого имени?»
— Так в ученики будешь проситься? Ах, да, я забыла — ты просто залетная. А жалко, я уж думала, подругу заведу…
«Собачку заведи», — мелькнуло в голове Белинды беззлобно.
Какие ученики, какие Манолы? И вообще, кажется, ее новая знакомая уже оценила Лин со всех сторон, предположила, чего от нее можно ждать и чего не ждать, и вновь потеряла к девушке с фингалами интерес. А вот интерес Белинды только начал распаляться — у Рим можно было выспросить кучу нужной и полезной информации. С чего бы начать?
— Слушай, я тут этажом ниже увидела бой… через дверь.
— И че?
Наверное, «бой» здесь был обычным делом, потому что девушка с ирокезом, как смотрела в окно, так и продолжала в него смотреть — не заинтересовалась.
— Там были старые. Против молодого.
— Молодого?
И непонятного назначения «хмык».
— Да, мужик был в сером халате. Молодой. Дрался так, что я… что у меня…
— Чуть не обкончалась? Ага, знаю. Этот «мужик» учит местных Мастеров бою.
— Он так дрался…
Она все никак не могла описать, как, и Рим вдруг прищурила глаза и стала настороженной, почти злой:
— Там подсматривать нельзя. Даже нам по шее.
— Да я не специально.
— Ага. Просто залипла, да?
Белинда потупила взгляд:
— Залипла.
— Ты только на него не наткнись в коридоре. У него, знаешь ли, доброты мало. А если слово скажет, тут все сразу подчинятся, так что не попадайся. И давай… про него не будем.
Реакция собеседницы удивила — Рим откровенно мужика в сером халате боялась, а следом за ней испытала тревогу и Белинда — хорошо, что ее не заметили.
— Короче, я в правом крыле за колоннадой живу. Заходи.
«Если не слиняешь», — читалось в насмешливом взоре.
Деваха с тату ловко запустила окурок в окно, зачем-то отряхнула ладони, развернулась и зашагала прочь, а Белинда так и осталась стоять с открытым ртом, глядя, как под тонкой футболкой мелькают острые лопатки.
«А как зовут мужика в сером халате? Почему его все боятся? Почему Манолов тренирует не Манол? Тебя тоже привела в монастырь Мира? А я живу возле кухни…»
Все эти фразы, рвущиеся наружу, так и не были произнесены вслух; Рим ушла.
Вечером.
Белинда проработала в закусочной «Яйца Эдди», в которой, понятное дело, подавали не яйца самого потного владельца Эдди, а всего лишь пять видов яичницы (однако название забегаловки всегда работало на «ура» и привлекало падких на дурной юмор клиентов), столько дней, что едва ли могла бы их сосчитать, даже напряги она до предела память. Но ужасным было не это. Ни одного из них она не смогла бы толком описать, потому как любое вчера походило на любое сегодня так же сильно, как две капли дождевой воды, висящие на перилах моста в Ринт-Круке: разожранные и тощие лица, тарелки, полные яичницы и сосисок, грязные тарелки, полные стаканы, пустые стаканы, шутки о заказах, подколки поваров, язвительные комментарии друг другу официанток… Все было одинаковым и разнилось лишь временем произнесения и парой переставленных в предложении слов.
Но этот день — сегодняшний — она помнила до единой мелочи: каждое слово, каждую фразу, свой каждый шаг — и едва ли забудет его когда-либо. Седого Мастера, сидящего на коврике, его обидное «идите», а после укутавшую одеялом удрученность. Пришедшего после мордоворота, его отрывистое «комната менять», душную кухню, гремящий по полу таз, не желающие отстирываться деревянным мылом носки. Спроси ее лет, эдак, через сто (при условии, что она проживет их все на одном Уровне без потери памяти), и Лин снова совсем как сегодня вспомнит каждую мелочь, произошедшую с ней, начиная с раннего утра и до вот этого самого вечера в комнате, рядом с жаркой печкой.
На печке закипала вода, в которую Белинда собиралась ссыпать безымянные семечки, ветки и корешки, чтобы после, когда зелье остынет, выпить. Навряд ли оно быстро поможет унять боль, если вообще поможет, но попробовать стоило. Скорее всего, этой ночью, как и вчерашней, придется спать на спине без переворотов на бок, чтобы не потревожить ноющие ребра. Спать после пары таблеток обезболивающего, которые — блин-малина — когда-нибудь закончатся.
