Когда развалюха с шашечками на боку, наконец, остановилась у обочины, Белинда потянулась к дверной ручке.
— Девушка, может… Вас подождать?
— Не нужно.
— Вы можете заблудиться.
— Могу. Но это не Ваша забота.
— Я все-таки…
— Ждать не нужно, — отрезали грубо, и конопатый водитель обиженно поджал губы.
Едва различимая тропа, низкорослые елочки с мокрой паутиной на ветвях — путь наверх. Прежде чем сделать шаг, Белинда долго курила, упрекала себя за полный идиотизм, вдыхала рассеивающийся в утреннем тумане запах бензина от укатившего прочь такси.
— Ты заблудишься.
— Значит, так мне и надо.
— Замерзнешь. Вернешься, поджав хвост.
Может быть. Но она хотя бы попробует.
«Попробуешь что? Проверить собственные силы? Куда-то бежать от дурного пророчества? С больными ребрами?»
По крайней мере, постарается выбрать не одно из четырех роковых направлений. Холм — значит, холм. И только потом вокзал.
«С каких пор ты веришь в диалоги с призраками? Башкой тронулась?»
Вокруг, не считая шороха капель по хвое, все замерло — тихо и безветренно. Докуренная сигарета полетела прочь, под елку.
«Дура! Куда ты идешь?! ДУРА!»
Когда Белинда ступила-таки на тропу, херня завизжала так громко, будто не желала больше находиться в голове у безумца, которого невозможно переубедить.
«Ты нас потопишь! Угробишь! Ты — умалишенная!!!»
И пусть. Если она угробит подселенца, то совсем не будет жалеть, а, если себя, то тоже невелика потеря — хотя бы прогуляется напоследок на природе.
(John Dreamer — True Strength)
Он — голос в голове, — взяв минутную паузу, пока она шагала между мокрыми листьями свисающей вдоль тропы травы, снова принялся ныть — мол, а если монастыря не существует? А что, если тебе не откроют? Что, если не найдешь его до ночи? Что, если?…
Хватит «если». Почему-то в ее жизни, кажется, от самого рождения, было слишком много страхов — бесконечных «если» по поводу фантомов будущего, которое может никогда не произойти. Одна ли она средь миллионов людей страдала от многочисленных фобий и собственной неуверенности? Одна ли мучилась предположениями — правильно ли поступаю? Зачем? Почему никогда не чувствую себя спокойно, а лишь вечно изнываю от тревоги?
Этим странным утром, ковыляя по ползущей вверх тропе, Лин вдруг поняла, что окончательно устала от себя самой. Что она такая — какая есть сейчас — самой себе не нужна. Ей требовался выключатель — один-единственный выключатель, который бы раз и навсегда отрубил бы задравший до колик мыслительный процесс.
— Если бы ты поступала правильно, тебе бы не требовался выключатель! Включи башку!
— Иди в жопу.
Внутри беззлостно — ровная гладь пруда.
Казалось бы, она приняла одно из самых странных решений в жизни, но сердцу, в отличие от ума, почему-то сделалось спокойно. Вероятно, умиротворял вид приземистых и разлапистых елок, растущих здесь в изобилии — или их вид, или их вкусно пахнувшая темная зеленая хвоя. А, может, посверкивающие капельки влаги на траве, пухлые раскрывшиеся шишки, на которые изредка наступали кроссовки, или же прочищал легкие от сигаретного дыма целебный туман?
Лес, холм, бесконечность. Тут ей вдруг сделалось почти хорошо — тишина, отсутствие людей, отсутствие взглядов, и ничего никому не нужно объяснять. Можно быть некрасивой, странной, жалкой — просто «никакой», и никто не скажет ни слова. Природа не судит — судят люди.
Чем выше Лин взбиралась, тем величественнее делался оставшийся внизу пейзаж, изредка открывающийся в те моменты, когда рассеивался туман и когда из-за плотных облаков, мгновенно преображая мир, вдруг ненадолго прорывалось солнце. Вон петляющая в ложбине река — наверняка та самая, через которую в Ринт-Круке проложили мост, — справа неровное, уходящее к горизонту полотно гор, где-то внизу позади осталась дорога. Шагая вперед, к сероватому небу, Белинде иногда думалось, что она шагает к завершению своей жизни — к небесным вратам. В рай, или что там ждет каждого по истечению последнего дня? Может, проделав путь в несколько километров, она выйдет вовсе не к монастырю, а к финальной черте, переступив которую вдруг получит желанное отдохновение? Покой от тревог и волнений, покой от себя самой.
«Жди», — зло крякал обделенный вниманием мысленный голос.
От постоянного движения болела грудь, гудели ступни и уставали икры. От смены высотного пояса кружилась голова.
Чем выше в гору, тем чаще приходилось отсиживаться — давать отдых ногам, унимать возникающие время от времени головокружения. Непривычным казалось все: климат, терпкий аромат трав и густо разросшегося вокруг камней можжевельника, оседающий влажной подушкой в легких воздух.
В какой-то момент, прошагав, как ей показалось, целую вечность, Лин достала из рюкзака и разворошила пакет с едой, в котором нашлись бутерброды с сыром и колбасой. Сжевала один на ходу, запила водой из бутылки — на некоторое время идти стало легче, но спустя пару сотен (или пару тысяч?) промелькнувших мимо елок усталость и тоска навалились с новой силой.
Может, монастыря и впрямь не существует? Или водитель перепутал гору? Что, если она бредет совершенно не в том направлении, забирается все выше, а времени до заката все меньше? Где заночует, если так и не доберется до вершины дотемна? Да и вообще, кажется, пик уже близко — вон какими низкими стали окрестные холмы и какой далекой и тонкой лента реки, — а следов цивилизации вокруг как не было, так и нет.
«Идиотка».
Сил на внутренний монолог не осталось. Хоть бы раз подселенец похвалил ее за проявленное упорство, хоть бы раз подбодрил добрым словом, поддержал дельным советом или же просто безо всякой причины сказал «молодец». Так нет же — идиотка. Всегда лишь только идиотка.
Ноги подкашивались.
Сколько она прошагала — два часа, четыре, шесть? Туман скрадывал временные ориентиры, а часов Лин не носила — лишь иногда чуть светлее или чуть темнее делался дневной свет. Облака-облака-облака. Спасибо, хоть дождь накрапывал лишь изредка, однако и без отвратительной погоды Белинда чувствовала себя хуже некуда — грудная клетка ныла при каждом шаге, болели колени, околели в тонких носках ступни.
Ей хотелось сдаться. Взять и прекратить движение, осесть прямо на тропинке, натянуть на голову капюшон и завалиться на бок. Скользнула малодушная мысль о том, что если бы кнопка «выключить жизнь» существовала, то Лин, вероятно, нажала бы ее именно сейчас.
О, как смеялся бы над ней Джо, расскажи ему кто-нибудь эту историю…
— Слышь, старик, а твоя бывшая пассия-то…
— Что с ней?
