«В соответствии с новым законом, принятым министерством просвещения, вместо плохих оценок за орфографические ошибки школьная молодёжь будет направляться в концентрационные лагеря. Там будут проводиться специальные усложнённые диктанты о хлебе и воде. Ошибочно написанные слова будут выжигать молодёжи на лбу калёным железом. В департаменте рассматривалась возможность повешения рецидивистов, но пока от этой мысли отказались. Комендант лагеря будет располагать богатым набором наказаний: власяницей, жёсткой постелью, подковными гвоздями, а также голодными львами, которые в соответствии с распоряжением министра будут неисправимым вырывать ноги из того места, в котором спина утрачивает своё благородное название. Предусматривается заключение в тюрьму на срок до сорока лет. После отсидки выпущенный сможет сдать экзамен на аттестат зрелости».
Иногда при написании диктантов присутствовали собаки.
Они поочерёдно сменялись в доме: немецкая овчарка Раджа, дворняжка Дикусь, такса Пегас, овчарка Бартек. Жила в доме и кошка — Смолюха. Кличка очень точно определяла её цвет. Как ни странно, писатель питал необъяснимую симпатию к паукам, а маленькому Томашу часто рассказывал сказки, которые сам и придумывал. По воспоминаниям сына, речь в сказках чаще всего шла о королевстве гномов, которые не только владели магией, но и были хорошо знакомы с техникой. Они летали на воздушных шарах, плавали в подводных лодках, воевали с драконами. Видимо, истории эти были столь же случайными, как и диктанты для Михася, но, к сожалению, не сохранились; Томек тогда ещё не умел писать.
Рабочий день Лема начинался обычно в четыре часа утра, иногда даже раньше. Работал он в кабинете, заставленном полками книг по всему периметру, на старенькой, видевшей виды пишущей машинке. Машинописные листы регулярно подвергались сжиганию на костре за домом, этим обычно занималась пани Барбара. Лем не хранил черновики изданных им книг, а также уничтожал все тексты, которые его по каким-либо причинам не устраивали.
8
Ассоциация исследователей научной фантастики (Science Fiction Research Association) была создана в США в октябре 1970 года. Она объединила прежде всего американских учёных, занимавшихся изучением научной фантастики в различных университетах, а также писателей-фантастов. Первым председателем ассоциации был избран Томас Д. Кларсон, который ещё в 1959 году основал академический журнал «Экстраполяция» («Extrapolation») — для тех же целей. Наличие учёной степени или преподавание в учебном заведении не было обязательным требованием для членства в ассоциации, поэтому её ряды постоянно расширялись за счёт активных исследователей и авторов, живших не только в США и Канаде.
В 1971 году в ассоциацию был принят и Станислав Лем.
Некоторые его статьи были к тому времени опубликованы на немецком языке.
Поначалу Лем принял самое активное участие в работе ассоциации, даже согласился быть соредактором журнала «Science Fiction Studies», но его интерес к теории жанра часто приобретал весьма причудливые формы, ставившие в тупик других исследователей.
«Сейчас я пишу “Абсолютную пустоту”, — сообщал писатель в 1969 году переводчику Виргилиусу Чепайтису. — Это рецензии на несуществующие книжки — mirowaja wieszcz budiet, kaietsa…»
Новая книга вышла в свет в апреле 1971 года.
В неё вошло 16 рецензий на действительно пока что не изданные, даже не существующие произведения.
Все тексты книги автор делил на три категории.
Первая — пародии, подражания и передразнивания, вторая — черновые наброски тех романов, которые автор (читай: Станислав Лем. — Г. П., В. Б.) не смог или не захотел написать, наконец, третья — тексты, в которых писатель последовательно излагал свои неортодоксальные взгляды на отношения технологий и культуры, на противостояния теорий вероятности и случая (в рецензии на несуществующий труд «Новая Космогония» автор даже нарисовал революционную картину Вселенной — Игры разумов).
«Кстати, — писал Лем В. Капущинскому (13 декабря 1972 года), — мой переводчик из ФРГ, большой педант, выловил некоторые ляпсусы в “Абсолютной пустоте”. Два ляпа смешные. Например, профессор Коуска говорит, что мать за год до его собственного рождения зачала его сестру, — конечно же, она не могла быть беременной двумя разными детьми в таком коротком промежутке времени. А ещё я писал о генерале Самсонове — в 1915 году после падения крепости Пшемысль, а ведь Самсонов покончил жизнь самоубийством ещё после битвы под Танненбергом; пришлось заменить его в немецком издании на Денисова
[74] из царского штаба. Сами теперь видите, какой этот Лем небрежный!..»
9
И ещё — из письма (от 22 декабря 1972 года).
Возможно, оно было отправлено переводчику Томасу Хойсингтону.
«Вопрос о том, в какой мере мои собственные произведения состоят в родстве с SF (научной фантастикой. — Г. П., В. Б.), нельзя решить однозначно, поскольку это бывает по-разному, в зависимости от того, рассматривать мои ранние или более поздние тексты. Те, что написаны двадцать лет назад, действительно были крепко связаны с классическим каноном SF; впрочем, теперь именно это я считаю их наибольшей слабостью, поскольку пользовался слишком уж окаменевшим каноном. Затем я пытался этот канон сломать, обращаясь как к возможностям самого языка, так и к более высоким парадигмам, как, например, в книгах “Кибериада”, “Абсолютная пустота”, “Мнимая величина”. Концепция последних произведений всё более лингвистическая. Они не описывают никакой фиктивной действительности, а лишь некоторые фиктивные или попросту несуществующие тексты, представляющие литературу будущего времени — не только беллетристику, но также литературу философского, культурологического и естественноведческого типа. Тем самым я всё-таки вышел за пределы ходячих стереотипов…»
Все эти поиски, хлопоты, раздумья накладывались на быт.
«Тут на меня свалилось всякое, — жаловался Станислав Лем (19 июля 1971 года) Владиславу Капущинскому. — Приехал к нам семнадцатилетний милый хлопец из США, племянник жены, ненадолго в Польшу. LOT
[75] где-то потерял его багаж, мы набегались, пока нашли чемоданы, потом за ними пришлось ехать в Катовице, потому что ЮГ пальцем не шевельнул, а на следующий день по прибытии гостя у моей жены выскочил позвоночный диск, и десять дней она провела парализованная в постели, а когда я повёз хлопца до Ойцува на новом польском “фиате”, только что купленном, то столкнулся с какой-то “варшавой”, и лишь благодаря мощному заступничеству и взяткам удалось отремонтировать мой автомобиль через шесть дней, я уж не говорю, во что это мне обошлось, так как хоть в столкновении и не было моей вины, но та машина не была (!!!) застрахована, и требовать возврата издержек можно было только через судебное разбирательство.
