Книга Легенды Белого дела, страница 29. Автор книги Вячеслав Бондаренко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Легенды Белого дела»

Cтраница 29

Местные жители встречали отряд Дроздовского по-разному. Более-менее состоятельные и интеллигентные слои населения радовались, приветствовали офицеров как избавителей, записывались добровольцами; те, кого уже успела развратить «свобода» 1917-го, косились с ненавистью. Огромное впечатление на всех производил тот факт, что добровольцы не реквизировали продукты и фураж, а расплачивались за него наличными. Многие толком не понимали, что за странная воинская часть пришла в село или город и куда она движется. «Дроздовцев» считали и переодетыми австрийцами, и украинцами, и «буржуями, нанятыми помещиками для отобрания у крестьян земли», и даже… большевиками (самый экзотичный слух об отряде пустила одна из местных большевистских газет, сообщившая, что в составе отряда воюет… Николай II). Но все-таки большей частью их принимали как минимум нейтрально, хотя случались и совсем другие эпизоды. Так, возле села Воссиятского (ныне Еланцевский район Николаевской области Украины) вооруженные крестьяне внезапно напали на водителей легковых машин, которые мирно беседовали с местными ребятишками. Первыми выстрелами были убиты дети, затем погиб один из офицеров, были тяжело ранены еще трое. Там же, у Воссиятского, пришлось бросить один из трех отрядных броневиков.

С местными большевиками, анархистами, теми, кто чинил расправы над офицерами, разговор был короткий и жестокий. Но эта жестокость всегда была ответом на чудовищные злодеяния. Так, 4 апреля к «дроздовцам» пришли два раненых офицера 84-го пехотного Ширванского полка, которые рассказали о мученической гибели своих однополчан: их схватили жители села Долгоруковка (ныне Александровка Новобугского района Николаевской области Украины), избили, издевались над ними, выкололи глаза и в конце концов расстреляли. По приказу Дроздовского немедленно была организована карательная экспедиция в Долгоруковку. Конный взвод ворвался в село, захватил в полном составе местный совет и без долгих разговоров изрубил его. Затем на площади собрали всех жителей, у которых потребовали выдать тех, кто издевался над офицерами. О дальнейшем вспоминал П. В. Колтышев: «Все они были выданы жителями и тут же расстреляны. Принадлежавшие им дома были сожжены, а все мужское население моложе 45 лет было перепорото шомполами, причем пороли старики. Пощады никому дано не было, ибо в этом селении народ настолько озверел, что, как оказалось из произведенного дознания, когда красноармейцы хотели помиловать нескольких офицеров, все жители, включая женщин и детей, требовали обязательного расстрела. По окончании экспедиции последовало приказание отправить <…> для нужд отряда даром весь лучший скот, свиней, фураж и др. <…> Во время этой экзекуции <…> в селе стоял сплошной вой» [171].

Читать сегодня такое, конечно, страшно, и именно такие фрагменты с удовольствием цитируются теми, кто расписывает «зверства белогвардейцев». Но зададимся вопросом: а как еще следовало поступить с озверевшими убийцами в условиях военного времени?.. Пощадить, закрыть глаза на «эксцесс» и идти дальше?.. Другой, возможно, сделал бы именно так, но не Дроздовский. Прошедший через ад 1917 года Михаил Гордеевич уже выбрал свой путь — борьба с губителями Родины — и решил идти по нему до конца. Конечно, отдавая приказ на расправу, он испытывал тяжелые моральные мучения, отразившиеся в его дневниковых записях. Приведем большую цитату, так как она — одно из немногих сохранившихся свидетельств того, как ломал культурного и образованного человека, военного интеллигента, ужас начинавшейся Гражданской войны:

«Страшная вещь гражданская война; какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца; жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев. Сердце мое мучится, но разум требует жестокости. Надо понять этих людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, имущество уничтожено или разграблено и среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблениям; надо всем царит теперь злоба и месть, и не пришло еще время мира и прощения. Что требовать от Туркула [172], потерявшего последовательно трех братьев, убитых и замученных матросами, или Кудряшёва, у которого недавно красногвардейцы вырезали сразу всю семью? (Мать и бабка поручика И. А. Кудряшёва были зверски замучены крестьянами в конце 1917 года, но его сестры и брат уцелели. — В. Б.) А сколько их таких? <…> Нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца!.. Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за „буржуйство и контрреволюционность“? Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ялом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признаётся и уважается только один закон — „око за око“, а я скажу: „два ока за око, все зубы за зуб“, „поднявший меч“. В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом — с волками жить… И пусть культурное сердце сжимается иногда непроизвольно — жребий брошен, и в этом пути пойдем бесстрастно и упорно к заветной цели через потоки чужой и своей крови. Такова жизнь. Сегодня ты, а завтра я. Кругом враги. Мы, как водою остров, окружены большевиками, австро-германцами и украинцами. Огрызаясь на одних, ведя политику налево и направо, идешь по пути крови и коварства к одному светлому лучу, к одной правой вере, но путь так далек, так тернист» [173].

День за днем, в плохую и хорошую погоду, с боями и без боев, «дроздовцы» одолевали лежавший перед ними тернистый путь. Командир отряда переносил трудности наравне со всеми. Обычно Дроздовский шагал во главе колонны, ведя в поводу лошадь, или же двигался верхом. На Михаиле Гордеевиче была заношенная солдатская шинель с погонами полковника 60-го пехотного Замосцкого полка, а его личным оружием была американская винтовка системы Винчестера. Вещи Дроздовского умещались в одном вещмешке. На марше он любил грызть семечки, иногда срывал пшеничный колос и, растерев его в кулаке, жевал зерна, а уже летом, когда пошла ранняя черешня, набирал полную фуражку ягод.

Один из его соратников, В. М. Кравченко [174], в книге «Дроздовцы от Ясс до Галлиполи» вспоминал: «Нервный, худой, полковник Дроздовский был типом воина-аскета: он не пил, не курил и не обращал внимания на блага жизни; всегда — от Ясс и до самой смерти — в одном и том же поношенном френче, с потертой георгиевской ленточкой в петлице; он из скромности не носил самого ордена. Всегда занятой, всегда в движении. Трудно было понять, когда он находил время даже есть и спать. Офицер Генерального штаба — он не был человеком канцелярии и бумаг. В походе верхом, с пехотной винтовкой за плечами, он так напоминал средневекового монаха Петра Амьенского, ведшего крестоносцев освобождать Гроб Господень» [175].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация