20 сентября, в день именин Олега, лейб-гусары снова оказались в тех же местах, что и в конце августа, — рядом с городком Ширвиндт. Олег начал новую тетрадь полкового дневника: «Сегодня, 20 сентября 1914 года, обновляю эту книжку, снова увидев немецкую границу». Три дня спустя он записывал: «На север от Владиславова, впереди, ночью и утром гремят пушки. Мы отбили Ширвиндт, который сейчас занят нашей стрелковой бригадой. По словам прошедшего только что мимо нас раненого, немцы пытались вчера овладеть Ширвиндтом два раза».
24 сентября: «Идет бой под злополучным Ширвиндтом… Раух (начальник дивизии генерал-лейтенант Г О. Раух. — В. Б.) находится с главными силами где-то сзади и копается. Нам нужны еще пушки… Ночевали сегодня в Жарделе… Наш маршрут: Жарделе, Печиски, Блювы, Гудой-Це, Раугали, Рудзе, Бойтеле и Атмонишки». 25 сентября: «Сегодня мы выступили в 8 часов. Мороз. Делали рекогносцировку на Радзен. Шел только один наш полк со взводом артиллерии. Передовые части вошли в город, из которого в это время выехало несколько велосипедистов. Дозорные по собственной инициативе поехали вплотную на велосипедистов. Убиты двое. Совсем непонятно, отчего вся дивизия не принимает участия в этой совсем бестолковой операции». 26 сентября: «Выступили в 8 часов утра. Предположено идти в Дайнен затыкать дыру, образовавшуюся между Стрелковой бригадой и 56 дивизией, с целью зайти немцам, сидящим в Шукле, в тыл. Конечно, мы знали, что это не будет сделано. Мы сейчас сидим в одном фольварке уже 11 часов, не дойдя еще до Владиславова. Слышны пулеметы и артиллерийские выстрелы… Стрельба чаще. Пехота отходит. Команда: “К коням!” Нам было приказано прикрывать лавой отходящую пехотную дивизию… Когда подошли лавой, то заняли фольварк… Додик и я на третьем, Голицын на втором, а Кушелев на первом (взводе)». На этом записи в дневнике обрывались.
На следующий день, 27 сентября 1914 года, 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия, в авангарде которой шел лейб-гвардии Гусарский полк, начала наступление на Владиславов. Лейб-гусары форсировали речку Шешупу у деревни Дваришкен, дошли до деревни Леполаты, а затем повернули на север, к деревне Шарвинишки (все эти населенные пункты ныне на территории Литвы, называются соответственно Дваришкяй, Лиепалотай и Шарвинишкяй). В 16.00 недалеко от Шарвинишек гусары боковой заставы увидели стоявший у отдельного хутора вражеский кавалерийский разъезд и обстреляли его. Бросившись в сторону, германцы выскочили прямо на 4-й эскадрон полка, шедший в голове колонны. Грянули выстрелы, немцы снова отпрянули, но теперь натолкнулись на заставу под командованием корнета Безобразова. Огнем его взвода половина немцев была убита, остальные попытались ускользнуть. В этот момент князь Олег подъехал к своему эскадронному командиру графу Павлу Алексеевичу Игнатьеву:
— Господин ротмистр, разрешите с моим взводом захватить зарвавшихся немцев…
— Там справятся без вас, Ваше Высочество, — резко ответил офицер.
Олег покраснел:
— Опять при штабе? Сколько же можно быть в тылу?!.. Неужели за этим я отправлялся на фронт?!..
Смутившись, эскадронный командир уступил. Воодушевленный князь козырнул и радостно обернулся к гусарам своего взвода:
— Шашки вон, марш-марш!..
Дальнейшее произошло очень быстро. Преследуя врагов, Олег пришпорил свою лошадь, и Диана послушно понесла его вперед. Немцы на скаку отстреливались, пули свистели вокруг, но Олег ничего не замечал. Он первым с шашкой в руках настиг противника. В результате короткой стычки пятеро германцев были зарублены, остальные начали поднимать руки, сдаваясь в плен… Бой был закончен.
Олег обернулся к своим подчиненным. Его лицо освещала самая счастливая улыбка, которую только можно было представить. Наконец-то он по-настоящему, на деле, служил своей Родине, защищал ее от врагов!..
В этот момент один из раненых немцев, лежавших на земле, поднял свой карабин. Грянул одинокий выстрел. Олег вскрикнул и повалился с лошади…
Первыми к нему подлетели вольноопределяющийся граф Бобринский и два унтер-офицера, Василевский и Потапов. Последнего послали за фельдшером, а Бобринский и Василевский начали перевязывать раненого. Как оказалось, пуля попала ему в правую ягодицу. «Вам не больно?» — спросил Бобринский, на что князь отрицательно покачал головой. Раненого перенесли на ближайший хутор, где фельдшер сделал ему новую перевязку. Вскоре на взмыленном коне примчался брат Олега Игорь Константинович. Слабо улыбнувшись ему, Олег попросил перекрестить его. Через несколько минут прискакал и второй брат Олега, Гавриил, но задержаться надолго не смог, так как его эскадрон участвовал в наступлении.
На телеге, устланной соломой, князя отвезли на ближайшую железнодорожную станцию. Ею оказались Пильвишки — те самые, на которых лейб-гусары разгружались 25 августа… Рана начала причинять Олегу сильную боль; чтобы не стонать, он грыз яблоко и время от времени спрашивал: «Скоро ли?» В Пильвишках раненый приобщился Святых Тайн, сказав, что теперь ему будет легче. На станции уже ожидал паровоз с одним вагоном первого класса, и вскоре Олега в сопровождении уполномоченного Красного Креста В.А. Бутурлина отправили в Вильну (ныне Вильнюс, Литва). Одновременно из Ков-ны (ныне Каунас) был вызван опытный хирург, профессор военно-медицинской академии Владимир Андреевич Оппель. В своих мемуарах он подробно описал памятный для него день 27 сентября.
«Меня разбудили в начале шестого утра и сказали, что по телефону требуют сейчас же на вокзал, что прибудет “князь”. Зачем меня требуют, кто меня требует — все это было для меня неизвестно. Ясно было одно, что я нужен для прибывающего. Я быстро оделся и отправился на вокзал.
Еду по улицам, день чуть занимается. Подъезжаю к вокзалу, спрашиваю, в чем дело. Оказывается, меня вызвал комендант вокзала. Он получил известие, что в 6 часов утра в Ков-ну прибудет раненый князь Олег Константинович, и, зная, что я в Ковне, решил меня вызвать на вокзал. Теперь все это я понял… Не успели сделать распоряжение (о доставке носилок), как к вокзалу подошел паровоз с одним вагоном первого класса. Вагон я сейчас узнал. Это был вагон, предоставленный уполномоченному Красного Креста В.А. Бутурлину. Действительно, на площадке вагона я увидел самого Бутурлина, который вез раненого из Пильвишек. Я вошел в вагон, в отделение, в котором лежал князь Олег Константинович. Он встретил меня приветливой улыбкой. Раненый лежал на спине. Он был бледен, губы пересохли. Пульс прощупывался частым и слабым… Я предложил высадить раненого в Ковне, но общее желание — как самого раненого, так и его брата (Игоря Константиновича), и доктора Дитмана, — склонялось к тому, чтобы сразу ехать в Вильну, дабы проконсультироваться с профессором Цеге фон Мантейфелем. Так как переезд предстоял небольшой, то возражать против него не было причин. Моя помощь могла выразиться в сопровождении Его Высочества до Вильны. Ровно в 7 часов утра мы тронулись из Ковны. Я поместился в отделении князя Олега Константиновича. Последний, несомненно, страдал. За время стоянки в Ковне пульс несколько улучшился, но как только поезд пошел, пульс опять упал. Князь Олег Константинович бодрился, улыбался, временами говорил, временами закрывал глаза и погружался в полусон, но, тем не менее, его постоянно беспокоили ноги: в правой ноге не только имелись боли, но было и особенно беспокоившее раненого чувство онемения.
