У Лермонтова есть два экспромта 1841 года, высмеивающих Мартынова — "Наш друг Мартыш не Соломон" и "Скинь бешмет свой, друг Мартыш", а у Мартынова — злая эпиграмма "Mon cher Michel". Если бы не это противостояние гения и пошляка, храбреца и труса, боевого офицера и отставного кривляки, вряд ли из-за какой-то шутки могла бы произойти дуэль. Михаил Лермонтов шутил:
Скинь бешмет свой, друг Мартыш,
Распояшься, сбрось кинжалы,
Вздень броню, возьми бердыш
И блюди нас, как хожалый!
Мол, сними ты всю свою горскую одежду, в которой ты выглядишь каким-то клоуном, ты — русский офицер, не горец, и это не твое. Надень свою русскую броню, возьми русское оружие. И тогда уж сторожи нас, как городовой.
Известный лермонтовед Эмма Герштейн пишет: "По мастерству, с которым в этом экспромте дано скрещиванье разных смыслов, можно с уверенностью сказать, что сочинил его действительно Лермонтов. Рядом с прямым приглашением сменить кавказский народный костюм на старинную русскую военную одежду (идея "Кавказца") здесь уживается намек на неважные боевые качества Мартынова — ему оставалось бы только нести полицейскую службу (хожалый), — и насмешка над его мнительным отношением к шуткам товарищей ("блюди нас")…"
Впрочем, и Мартынов старался, как мог, тоже прищемить Лермонтова. В 1963 году была найдена эпиграмма уже Николая Мартынова, обыгрывающая любовные похождения Лермонтова. Скорее всего, эпиграмма написана в 1841 году, в ней упоминаются сразу три знакомые Лермонтову женщины: Э. А. Клингенберг (по отчиму — Верзилина), Н, А. Реброва и Адель Оммер де Гелль:
Mon cher Michel!
Оставь Adel…
А нет сил,
Пей эликсир…
И вернется снова
К тебе Реброва.
Рецепт возврати не иной
Лишь Эмиль Верзилиной.
Текст эпиграммы известен по рукописи, в начале которой находится "Рецепт. Как составлять жизненный эликсир", написанный значительно раньше и другой рукой. Рядом с текстом эпиграммы сохранилась надпись, сделанная, очевидно, самим Лермонтовым: "Подлец Мартышка".
Может быть, какие-то взаимные обидные эпиграммы до нас и не дошли.
Михаил Лермонтов был безразличен к условиям жизни, мог спать в любых условиях, питался вместе с солдатами, надевал то, что под руку попадало. Хотя ценил хорошее оружие, хороших лошадей, имел вкус к жизни и при случае мог пофорсить.
Николай Мартынов одевался вычурно и крикливо, вызывая своими пестрыми нарядами усмешку у окружающих и, естественно, становясь предметом для шуток Лермонтова. Как вспоминает А. И. Арнольди: "Шалуны товарищи показали мне тогда целую тетрадь карикатур на Мартынова, которые сообща начертали и раскрасили. Это была целая история в лицах вроде французских карикатур…" Конечно, обидно, когда видишь себя на карикатуре, изображенным в мундире с газырями и с огромным кинжалом, сидящим на ночном горшке. Конечно, остроты и карикатуры Лермонтова злили Мартынова, он имел право отвечать тем же, но… и на остроумный ответ таланта не хватало. Последняя подруга Лермонтова Е. Г. Быховец писала: "Этот Мартынов был глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив; карикатуры его беспрестанно прибавлялись; Лермонтов имел дурную привычку острить… Это было в одном частном доме. Выходя оттуда, Мартынка глупый вызвал Лермонтова. Но никто не знал. На другой день Лермонтов был у нас ничего, весел; он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, государь его не любил, великий князь ненавидел, [они] не могли его видеть — и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В. А. Бахметьеву; она ему была кузина…"
Если нельзя было встать вровень с Лермонтовым, тогда надо было его уничтожить. Поэтому Мартынов охотно пошел на поводу у людей, провоцирующих их дуэль.
С. Н. Филиппов в статье "Лермонтов на Кавказских водах", опубликованной в 1890 году в журнале "Русская мысль", описывает Мартынова, подтверждая острую наблюдательность насмешливого поэта: "Тогда у нас на водах он был первым франтом. Каждый день носил переменные черкески из самого дорогого сукна и все разных цветов: белая, черная, серая и к ним шелковые архалуки такие же или еще синие. Папаха самого лучшего каракуля, черная или белая. И всегда все это было разное, — сегодня не надевал того, что носил вчера. К такому костюму он привешивал на серебряном поясе длинный чеченский кинжал без всяких украшений, опускавшийся ниже колен, а рукава черкески засучивал выше локтя. Это настолько казалось оригинальным, что обращало на себя общее внимание: точно он готовился каждую минуту схватиться с кем-нибудь… Мартынов пользовался большим вниманием женского пола. Про Лермонтова я этого не скажу. Его скорее боялись, т. е. его острого языка, насмешек, каламбуров…"
Казалось бы, с юности они хорошо знали привычки и особенности друг друга. Знаменское, имение Мартыновых, находилось рядом с Середниковом, имением Столыпиных, где Лермонтов провел три лета подряд с 1828 по 1830 год. Семнадцатилетний Лермонтов посвятил старшей сестре Мартынова стихотворение, в котором отдает должное ее уму. И в дальнейшем судьба странным образом вновь и вновь сводила их с Мартыновым, вплоть до роковой дуэли. Почти одновременно поступили они в военную школу. Там не раз соперничали в силе и ловкости; вряд ли сильному, рослому Мартынову нравилось, что невысокий, неуклюжий с виду Маёшка нередко оказывался и ловчее, и сильнее. Состязались они не только в ловкости (во всей школе, кроме них, только один юнкер владел саблей, остальные предпочитали шпагу), но и в стихах. Все поначалу равны друг другу. И все-таки более всего Мартынова раздражал крепнущий у него на виду литературный гений Лермонтова. Это не была зависть великого труженика Сальери к воздушному легкому гению Моцарта. Это была ненависть светского обывателя, ненависть высокомерного, но пустого дворянина, к тому же неудачника, уволенного в отставку, к высокому таланту. Несомненно, Николай Мартынов осознанно хотел убить Лермонтова и осознанно в него стрелял. Тем более Мартынов знал, что опытный воин и прекрасный стрелок Михаил Лермонтов стрелять в него не собирается. Значит, требуется всего лишь метко прицелиться в поэта. Увы, это ему удалось…
Так, во все времена обыватели ненавидят талантливых людей: Достоевского и Чехова, Гумилева и Есенина, Рубцова и Бродского… Без них обывателю живется легче. Мартынов мечтал если не о литературной, то о военной карьере, мечтал ходить в генералах, увы, его без ордена и без славы отправили в отставку простым майором. Михаил Лермонтов мечтал об отставке, хотел основать новый литературный журнал, уже для русских талантов, без заемного французского рукоделия. Мартынов ненавидел свою отставку. И потому он все глубже тайно ненавидел Михаила Лермонтова. Его, конечно, задевали и шутки поэта в свой адрес, и карикатуры, но вряд ли эти легкие и незлобные насмешки стали поводом для дуэли. Да и были ли насмешки? Всё покрыто мраком: в отличие от не менее трагической, но предельно ясной и зафиксированной дуэли Пушкина, в лермонтовской дуэли есть только одни загадки, гипотезы и предположения. Скорее, права Эмма Герштейн, утверждающая: "Сбивчивость рассказов защитников Мартынова о дуэли, искусственная концепция о Наталье Мартыновой и пропавших письмах, игнорирование важнейших биографических моментов жизни Н. С. Мартынова указывают на то, что истинная подоплека истории дуэли скрывалась… Все эти данные подчеркивают участие в этой дуэли других сил, для которых Мартынов оказался удобным орудием исполнения".
