Окончательно расставшись с Мариной, он продолжал мечтать о новой любви, способной вытеснить старую. И вот — случилось. На его лекцию в Париже, в Сорбонне, в январе 1990 года приехала специально из Италии юная красавица из самых аристократических русско-итальянских кругов Мария Соццани. Ее мать из рода Трубецких-Барятинских, а отец, итальянец Винченцо Соццани, был высокопоставленным управляющим в компании «Пирелли». После лекции Мария написала ему письмо, завязалась переписка. Уже спустя десять дней, 23 января, вместе с Марией Соццани он идет в Нью-Йорке на день рождения своего друга Дерека Уолкотта. Любовь стремительно развивалась. Летом они едут в привычную для него Швецию, а в сентябре того же 1990 года Иосиф увез Марию в Стокгольм, поближе к балтийским берегам, и 1 сентября они поженились. Многие поговаривали, что выбор пал на Марию, потому что она была очень похожа на Марину Басманову. К тому же — созвучие имен и внешняя схожесть, не слишком заметная, но подмеченная друзьями. «Его жена Мария Соццани-Бродская похожа и на Зару Леандер, и на Марину Басманову», — писала Людмила Штерн. Я не стал бы педалировать этот момент схожести и созвучия. Мария прежде всего очень созвучна самому Иосифу. И по библейским ассоциациям, и по самой жизни.
В Швеции перед свадьбой им было начато любовное стихотворение «Törnfallet», посвященное Марии и законченное только в 1993-м, незадолго до рождения дочери. Торфлет — название прелестного местечка в глуши Швеции, где Иосиф счастливо проводил время со своей возлюбленной Марией. Он вновь, после многих лет напряженных отношений с Мариной Басмановой, стал счастливым человеком. К сожалению, поэт в тот период увлекся англоязычными, не самыми удачными своими стихами, и любовная лирика прозвучала по-английски. Впрочем, есть и переводы на русский. Вот один из них, принадлежащий перу Кирилла Анкудинова:
Швеции посередине
Лежу в луговине,
Слежу краешком зренья
Облачное круженье.
Вдовушку манит север —
Оборвала весь клевер:
— Будет тебе веночек,
Миленький мой дружочек.
…Как нас венчали зори
Там, в гранитном соборе,
Свадебной лентой снежной,
Сосен речью мятежной.
Озера лик овальный,
Зеркала блик хрустальный,
Ты, и волны, и блеск опала —
Трещина зазияла.
Каждой полночью черной
Огненно и упорно
Рыжее солнце твое светило —
И прибавлялась сила.
Голос твой глуше, тише.
Слушаю и не слышу
Звуки «Ласточки синей»
За звуковой пустыней.
Вечерние тени
Крадут цвета, измеренья.
Там, где цвело лугов убранство, —
Ледяное пространство
Умиранья и ночи.
Вижу близкие очи
Звезд. Вот и Венера.
А меж нами — безлюдная сфера.
Конечно, Кирилл Анкудинов — не Бродский, хотя я очень ценю его критику. Но этот перевод дает представление о сюжете стиха, о его замысле и, конечно, о чувствах Бродского к Марии. Мне важно то, что свою новую любовь Иосиф Бродский сразу — во всяком случае на период свадьбы — попытался максимально приблизить к своей родине, к балтийским просторам. А после его смерти сама Мария, без всякого выдуманного болтунами завещания, решила похоронить Иосифа уже у себя на родине, в Венеции, поближе к своему дому. Как же крепки национальные и пространственные корни у любого человека!
Об этой сущности говорит и его рисунок — автопортрет: кот, растянувшийся вдоль Балтийского моря. А внизу надпись: «Внутренняя сущность Иосифа Бродского». Да, он обожал котов, он и сам был, как кот, который всегда гулял сам по себе, но не где-то в безбрежном пространстве, а у родной Балтики. Он и жил всегда с детства с котами. Говоря по телефону, любил заканчивать разговор характерным «мяу-мяу», «мур-мур-мур». В США у него был кот Миссисипи, в Ленинграде — Пасик. Бродский считал, что в каждом кошачьем имени обязательно должен присутствовать звук «с».
Как-то написал: «Я, как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь… Вот, смотрите, кот. Коту совершенно наплевать, существует ли общество „Память“. Или отдел пропаганды ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие. Чем я хуже кота?» В письмах Бродского к знакомым, к родителям, на книгах, подаренных им, встречается много рисунков с изображением котов, выполненных самим поэтом. Одно из поздних эссе Бродского о поэзии так и называется «Кошачье мяу».
Кошачья природа, считал Бродский, близка к поэтической, и несомненно, кот был для поэта тотемным животным. Когда-то в Ленинграде у него была Кошка в Белых Сапожках. Позже жил у него рыжий кот по прозвищу «Большой Рыжий», Иосиф звал его по-английски Big Red. После смерти этого кота Иосиф Бродский поместил его фотографию в рамку и поставил на столе в квартире в Нью-Йорке на Мортон-стрит. После смерти уже самого Бродского его кот Миссисипи долго не находил себе места, а всю ночь перед его смертью громко мяукал. Потом долго тосковал. Сохранился грустный снимок — Миссисипи через месяц после смерти Иосифа свернулся в клубочек в кресле своего ушедшего хозяина. Глядя на эту фотографию, ясно понимаешь две вещи: поэт уже никогда не вернется, и — любовь существует.
Питерскому коту Самсону посвящено стихотворение:
Кот Самсон прописан в центре,
в переулке возле церкви.
Он красив и безработен.
По натуре — беззаботен…
<…>
Обеспеченный ночлегом,
он сочувствует коллегам:
тот — водичку пьет из Мойки,
тот — поужинал в помойке,
тот — вздремнул на полчаса,
тот — спасается от пса,
тот — совсем больной от стужи…
…Кран ворчит на кухне сонно:
«Есть ли совесть у Самсона?..»
На даче Анны Ахматовой поэт сдружился с соседским котом Глюком, о котором Ахматова говорила: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота». Бродский даже описал внешность этого Глюка. «Открывается старая, шуршащая… дверь и из-за нее выглядывает пушистая прелесть… знатный кот, всем котам кот…» Видя, как поэт привязался к этому Глюку, Анна Андреевна стала его самого звать «Полтора кота». Впрочем, в прежней жизни, по буддийским канонам, которые Бродский хорошо знал, он и представлял себя рыжим пушистым котом. Как пишет Валентина Полухина, этот рыжий кот стал являться его друзьям после смерти поэта. Его видели в Нью-Йорке на могиле поэта. Режиссер Андрей Хржановский даже снял анимационно-документально-игровой фильм «Полтора кота», посвященный Иосифу Бродскому. В фильме кот — alter ego поэта, экран заполнен самыми разными котами, рисованными и живыми (в роли кота Бродского снимался кот писателя Андрея Битова).
Из северной ссылки Иосиф не раз посылал родителям и знакомым рисунки себя в виде кота. Людмила Штерн вспоминает: «Мама выиграла двухнедельного котенка в преферанс и объявила конкурс на лучшее имя». Бродский назвал юного кота картежным именем Пас, или ласково — Пасик. Пасик обожал, когда его гладили, позволял делать с собой что угодно, сворачивать, поворачивать, надевать на нос очки. О нем поэт тоже написал стихи:
