Внесу уточнения: во-первых, с Марией Моисеевной и Осей в эвакуацию в Череповец приехали еще ее мать и отец, бабушка и дедушка поэта. Во-вторых, его череповецкая няня, молодая и крепкая женщина по имени Груня, очевидно и возила крестить малыша, что я постарался исследовать во время поездки в Череповец. Местным краеведам я посоветовал получше поискать эту череповчанку, которая, возможно, и до сих пор жива. Или же ее родственники, дети, внуки могли слышать воспоминания бабушки. Наверняка няня Груня дожила до нобелевской славы ее маленького воспитанника Оси, что-то и порассказывала своим детям. Уверен, мы еще узнаем точно, когда и где в Череповце крестили в 1943 году маленького Осю Бродского.
В Череповец я приехал, списавшись заранее с местным краеведом, моей доброй знакомой Зиной Леляновой. У нее и остановились вместе с женой — у нее и ее рыжих котов, которых она обожает, как и Иосиф Бродский. С Зиной вместе мы походили и по улице Ленина, где когда-то в деревянном доме в полуподвальном помещении жили Бродские, и по Новому переулку, куда они переехали из тесноты в более просторный дом Басалаевых. Погуляли мы и в ныне сохранившейся Макарьинской роще, возле которой размещался лагерь для военнопленных, где работала секретарем управления лагеря Мария Моисеевна и куда она неоднократно привозила сына Осю. Значит, не так уж плохо содержали финских и немецких пленных, если мама привозила прямо в лагерь своего маленького сына.
Я понимаю, почему и сам поэт, и его биографы никогда не упоминали об этом месте работы — мол, надо же, мать нобелевского лауреата, оказывается, работала в НКВД… Я лично не вижу в этом факте ничего особо компрометирующего. Во-первых, в Советском Союзе в лагерной системе работали многие, и далеко не все из них совершали какие-то жестокости и гнусности. Во-вторых, по воспоминаниям пленных финнов, их жизнь в череповецком лагере № 158 мало чем отличалась от всего советского быта в годы войны. В своей хронике Валентина Полухина комментирует: «Это был лагерь для немецких военнопленных. Очевидно, сыграло роль то, что Мария Моисеевна знала немецкий язык». Биограф опять ищет оправдательную интонацию. Но, во-первых, все-таки работала Мария Моисеевна не переводчиком, а секретарем в управлении лагеря, а во-вторых, в основном в череповецком лагере содержались не немцы, а финские военнопленные, вряд ли знающие немецкий язык. Читаю в документах той поры: «Начальнику Управления НКВД по делам военнопленных и интернированных майору государственной безопасности тов. Сопруненко не позднее 20 июня 1942 г. организовать лагеря-распределители для приема, всесторонней обработки и дальнейшей переотправки военнопленных: а) для Карельского и Волховского фронтов — Череповецкий лагерь в г. Череповце Вологодской области, на базе существующего Череповецкого спец-лагеря НКВД; назначить начальниками и комиссарами лагерей — распределителей Череповецкого: начальником — капитана госбезопасности тов. Королева, комиссаром — старшего майора милиции тов. Щербакова».
Лагерь № 158 был организован в Череповце в соответствии с Приказом НКВД СССР от 5 июня 1942 года № 001156 «Об изменении организационной структуры лагерей и приемных пунктов НКВД СССР для военнопленных» на базе ранее существовавшего спецлагеря НКВД для освобожденных из немецкого плена военнослужащих Красной армии. Изначально он действовал как лагерь-распределитель, а весной 1944 года был преобразован в стационарный лагерь для военнопленных рядового и унтер-офицерского составов. «Лагерь расположен на сухом, здоровом лесистом участке. Почва участка и дорог глинистая, что представляет известные затруднения для транспорта и контингента в весенне-осенний период. Лагерь с трех сторон окружен колхозными полями и только с одной стороны примыкает к ближайшему поселку. 500 м от лагеря протекает река Шексна».
Капрал финской армии Лаури Юссила описывал этот лагерь, уже вернувшись после войны домой, в газете «Sotilaan Aani»: «Наш лагерь, находящийся в середине березового леса, располагается в прекрасном, здоровом месте. Ребята шутят, что Маннергейм ездит поправлять здоровье в Швейцарию, а мы тут сами как в санатории». Наибольшее количество военнопленных в Вологодской области содержалось в лагере № 158 под Череповцом. С армейских приемных пунктов Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов сюда посту пали пленные немцы, финны, испанцы из знаменитой «Голубой дивизии». В отличие от фашистских лагерей, где советские бойцы тысячами умирали от голода и эпидемий, неприятельские солдаты и офицеры в советском плену получали гарантированный паек и медицинское обеспечение, снабжались теплой одеждой и обувью. Тысячи из них работали на промышленных предприятиях области: целлюлозно-бумажном комбинате в Соколе, заводе «Красная звезда» в Череповце, стеклозаводе в Чагоде, Вологодском паровозовагоноремонтном заводе.
Работа русских и финнов, зачастую в одном цехе, поневоле заставляла людей вступать в контакт друг с другом. Обычный характер, как отмечалось в спец-сообщениях органов НКВД, приобрели дружеские беседы, ухаживания, тайные встречи, совместные выпивки и прочие «интимные связи». Военнопленные за годы войны были долгое время лишены общения с противоположным полом. Все это благоприятствовало установлению «запрещенных отношений». Сближение происходило также между обитателями лагерных бараков и младшим обслуживающим персоналом лагеря. Лагерная документация пестрит упоминаниями о фактах подобных неуставных отношений. Например, в докладной записке дежурный офицер лагеря сообщал, что во время дежурства он увидел возле спецгоспиталя медсестру и военнопленного, которые целовались. Увидев офицера, влюбленные убежали. Вероятно, немало нынешних череповчан ведут происхождение от заключенных лагеря, который располагался в Макарьинской роще.
Согласно документам НКВД, с 1941 по 1944 год через лагерь № 158, а также его отделения в Вологде, Устюжне и Чагоде прошли 1806 финских военнопленных. Официальное количество умерших в лагере — 109 человек. 25 августа 1992 года на кладбище в Череповце, где производилось погребение скончавшихся финских военнопленных, установлен памятник-мемориал, первый в России памятник пленным финнам.
Вполне полагаю, что немало военнопленных уже после войны вспоминали с симпатией доброжелательную к ним и трудолюбивую, обязательную во всем Марию Моисеевну Бродскую. Да и мать поэта относилась к ним с уважением. Как мы знаем, в Финляндии никогда не существовало так называемого «еврейского вопроса», да и немцам финны не давали вмешиваться во взаимоотношения между нациями в своей стране.
В Череповце же, по семейным воспоминаниям, будущий поэт научился читать и даже выучил наизусть в четыре года стихотворение Александра Пушкина. «Читать Иосиф научился рано, едва ли не в четыре года, — пишет Лев Лосев. — Мать поэта рассказала, как в Череповце в 1943 году вошла в комнату и застала трехлетнего сына с книгой в руках. Она взяла посмотреть, что за книга. Оказалось, Ницше „Так говорил Заратустра“. Она вернула ребенку книгу, но вверх ногами. Иосиф тут же перевернул ее в правильное положение. Это было рассказано не к тому, что он в трехлетнем возрасте увлекался Ницше, а к тому, что таким образом получил представление о буквах».
Вспоминая свои череповецкие младенческие годы, в 1962 году Иосиф Бродский писал в стихотворении «Благодарю великого Творца…», слегка иронизируя над событиями:
