Суворов ставил задачу первым делом прорваться через набитую мятежниками Прагу и захватить мост через Вислу, чтобы бой не перекинулся в Варшаву. Перед штурмом он был болен от опасений за город. Напрасно! Русские солдаты всего за три часа прошли сквозь огонь и неодолимые преграды, взяли мост, разоружили мятежников и спасли столицу Польши.
Спасти удалось и немалую часть засевших в Праге мятежников. Из всего их сонма убито было около 12 тысяч, 10 тысяч попало в плен, 2 тысячи конных ускакали врассыпную, остальные разбежались по домам. Русские потеряли до 300 человек убитыми и до 500 ранеными. Уже к 27 октября Суворов пленных рассортировал. 3 генерала, до 500 штаб- и обер-офицеров и до 4 тысяч регулярных рядовых он отправил к Румянцеву в Киев, вместе со 101 трофейной пушкой. Более 6 тысяч ополченцев и вооруженных обывателей отпустил по домам, равно как 313 освобожденных им пруссаков и 63 австрийца (Д III. 408а, 414).
Равный доблестью величайшим в истории полководцам, Суворов всех превзошел милосердием. Варшавскому магистрату он предложил не капитулировать, а «дружески условиться» о мире — и полностью отказался от контрибуции. «Обыватели в их особах и имениях ничем повреждены и оскорблены не будут!» — твердо обещал Александр Васильевич. Всем польским воинам была дарована свобода с сохранением у офицеров оружия.
Магистрат, просивший русских скорее вступить в город, от имени горожан поднес Суворову табакерку с лаврами из бриллиантов и надписью: «Варшава своему избавителю». «На самом берегу, при переходе моста, — рапортовал Суворов Румянцеву, — магистрат и все мещанство, выйдя навстречу победителям с хлебом и солью, поднесли городские ключи. Берег, улицы, площади — все были усыпаны народом, повсюду кричали: “Виват Екатерина!”» Магистрат вернул Суворову до 1400 томившихся в польском плену русских, военных и чиновников. Восставшие возвращались в столицу «целыми бригадами, батальонами, эскадронами и ротами, слагая оружие»
.
Суворов с огромным облегчением подчеркивал, что операция завершилась «без кровопролития». Вся его кампания, из которой он исключал 29 дней ожидания войск и приказов в Бресте, длилась 44 дня (Д III. 425).
«Виват, великая Екатерина! — рапортовал Суворов Румянцеву 8 ноября 1794 г. — Все кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена» (Д III. 427).
13 ноября он представил Румянцеву «Окончательный журнал» действий по разоружению Польши. «Огромное ополчение польских войск и всего народа возмутившегося силы низложены до конца, — гордо писал Суворов. — Сия дерзновенная рать, противоборствовавшая целое лето с шумом важности, ныне победоносными ее императорского величества войсками, мне вверенными, разрушена, обезоружена, обращена в ничто. Блистательное взятие Праги и истребление тут при штурме и на баталии знатнейших мятежников армии потрясло до основания все их силы. Покорение Варшавы привело их в состояние невозможности противиться победителям. Неутомимая погоня вслед за ними отправленных войск довершила последнее их уничтожение!»
После взятия Варшавы в Польше оставалось 30 тысяч мятежников. 4 ноября их было уже 20 тысяч. А через 10 дней энергичными действиями суворовских войск все они были «развеяны» или сложили оружие перед победителями. Солдаты и офицеры были сразу отпущены по домам. Военачальники, давшие обещание не воевать против России, могли остаться в Польше или получить паспорта на выезд за границу.
«Так кампания кончена! — рапортовал Суворов. — Везде спокойно, войск польских больше не существует, только его величеству королю оставлено гвардии 600 пехоты и 400 кавалерии. Сверх того в Варшаве 300 полицейских солдат» (Д III. 431).
Полководец с января по октябрь 1795 г. управлял Польшей, не допуская ущемления достоинства страны и народа (Д III. 429–513). Со всеми поляками он велел «поступать весьма ласково и дружелюбно» (Д III. 419, ср. 415, 418). Царский двор был обозлен кротостью и бескорыстием Суворова, но вынужден хоть на время спрятать ядовитые жала. «Ура! Фельдмаршал Суворов! — поздравила Александра Васильевича императрица. — Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Не могу обидеть старшего; но вы сами произвели себя фельдмаршалом!»
[91]
Суворов был счастлив, обойдя в чинах многих соперников. На грудь ему летели ордена разных государств. Слава полководца была неоспорима по всей Европе. Но фельдмаршал не обольщался прочностью своего положения. Он помнил, как после взятия Измаила был осыпан милостями — и отправлен на годы на строительство укреплений, имея одну, зато драгоценнейшую награду — саблю турецкого главнокомандующего, подаренную ему солдатами.
«У меня семь ран, — говорил Суворов, — две получены на войне и пять — при дворе». В другом тексте, относящемся к более позднему времени, его слова звучат иначе: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне и пять при дворе. Все последние раны — смертельные».
Содержание руководителей восстания в заключении полководец воспринял как личное бесчестье: «Изрядно, что хорошо они содержатся, но мой пароль тем не содержан, в нем — забытие прежнего, и они вольны. Стыдно России так их бояться, ниже остерегаться. Польша обезоружена. Пора им домой… Мне совестно» (П 513).
Раздел Польши 24 октября 1795 г., через неделю после отзыва оттуда Суворова, уничтожение ее государственности зачеркнули добродеяния полководца полякам. Польша была поделена между Австрией и Пруссией, а белорусские и украинские земли отошли к России. Литву поделили Россия и Пруссия.
Ненависть поляков несправедливо обрушилась на Суворова. Генерал Ян Домбровский, Александром Васильевичем «уволенный с паспортом в поместье в Саксонию», в 1797 г. создал под началом генерала Бонапарта два польских легиона в Италии. Легионы служили французам разменной монетой: то распускались, то призывались вновь как пушечное мясо (а в конце концов были отправлены воевать с неграми и вымерли от болезней на о. Сан-Доминго). Столкнувшись с ними — и разгромив — в Итальянском походе, Суворов был огорчен несправедливым к себе отношением и тем, что офицеры нарушили слово не воевать против России.
Глава 12.
ПРАВЛЕНИЕ ПАВЛА I
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
«Я забывал себя, когда дело шло о пользе моего Отечества».
На окраине Новгородской губернии среди Боровицких лесов лежит сельцо Кончанское. Здесь по воле императора Павла I должен кончить свои дни дряхлый старик, отставной фельдмаршал Суворов. Болит его израненное тело, отнимается левый бок. На одну ногу натягивает он сапог, на другую, распухшую от старой раны, надевает домашнюю туфлю. В будни ходит по селу в одном белье, разве в церковь накинет простой камзол, а по воскресеньям — солдатскую егерскую куртку и каску.
