«Мужественный генерал-майор Милорадович, — писал Суворов в приказе, — отличившийся уже при Лекко, видя стремление опасности, взяв в руки знамя, ударил на штыки, поразил и поколол… неприятельскую пехоту и конницу и, рубя сам, сломал саблю; две лошади под ним ранено. Ему многие последовали… разные батальоны, переправившись, сзади соединялись. Сражение получило иной вид, уже неприятель отступал, россияне его храбро гнали и поражали, победа блистала».
И в этот момент Розенберг совершил ошибку непростительную: дал барабанами сигнал отступать! «Герои отступают, преследуемые неприятелем гораздо превосходнее их, и строятся у сигнала; начинается пальба с прибавлением из-за реки войск, на которой множество гибнет людей». В статичном бою первоначальная победа обращается в поражение!
Одновременно австрийский корпус, «стоявший напротив Каза-ле для демонстраций, переправил на противный берег в близости неприятеля несколько пехотных рот, как на жертву». Наплавная переправа развалилась, французы окружили австрийцев, едва треть их спаслась.
Суворов, запрещавший войскам — для предотвращения бессмысленных потерь — даже вступать в перестрелки (Д IV. 89), был разгневан. «Демонстрация, — объявил он войскам, — игра юно-военных. Обыкновенно они или пустые, утруждающие войска, или наносящие им вред». Распыление сил и боевые столкновения без цели нанесения сокрушительного удара он категорически запретил: «Иначе военный суд разбирать будет!»
Приказ поступил вовремя: опьяненные первыми победами командиры образумились. Сурово отчитанный Суворовым Розенберг остался на своем посту — и навсегда усвоил урок. Вскоре он отличится при Треббии, а осенью с малыми силами разобьет в Альпах войска генерала Массена, «не задерживая» в атаке ни на секунду.
Суворов был не против инициативы командиров и демонстраций с целью обмана противника — он был против напрасных жертв. 5 мая фельдмаршал сам приказал одному подразделению: «Попробуйте переправиться через реку Танаро, стоя на месте, но отнюдь не переправляйтесь!.. Это приведет неприятеля в замешательство». А для себя записал: «Всякий лучше на месте видит и сам себе решает» (Д IV. 100, 101).
Судя по документам, Суворов издалека «видел» лучше, чем многие его подчиненные: где нужны будут паромы, куда надо заранее доставить продовольствие и снаряжение, где изменить место переправы из-за разлива реки. Командиры должны были своим кошельком отвечать, если их солдаты кого-то ограбят или даже покосят у итальянцев траву. За мародерство Суворов взыскивал так, как будто смотрел из-за плеча каждого командира в северной Италии. Он узнал, что у Розенберга «солдатские жены, оставленные при тяжелом обозе, находятся в самом трудном положении», и приказал забывшему об этом командиру корпуса обеспечить их продуктами (Д IV. 71, 96).
Итальянцы поднимались на французов, внемля суворовским призывам: «Покиньте знамена, опозоренные злодеяниями столь гнусными, присоединяйтесь к избавителям вашим, чтобы довершить великое дело возрождения Италии!» (Д IV. 64). «Не надо пренебрегать ни манифестами, ни ласками», следует вооружать итальянцев, готовых сражаться за свою свободу, писал Суворов. Уже «вся страна охвачена восстанием, убивают комиссаров и других французских и итальянских захватчиков» (Д IV. 116). «Даровав вольность тамошним храбрым народам, — твердил он австрийцам, — надлежало давно завоевать Швейцарию… учинить себя господином Рейна» (Д IV. 123).
Как предвидел Суворов, итальянские крестьяне заняли крепость на горной дороге, по которой отступал Моро. Чтобы пробиться, французы вынуждены были прорубить в горе новую тропу! Армия революционного генерала Макдональда не могла выдраться из Южной Италии, чтобы напасть на союзников, — ее смертельно допекали партизаны. Армии генерала Массена не удалось обрушиться на войско Суворова с гор: в Швейцарии ее при поддержке местных жителей теснили австрийцы, а со стороны Италии перевал Сен-Готард был занят союзниками по приказу главнокомандующего.
5 мая Моро с 8-тысячным войском пытался контратаковать австрийцев у Маренго. Тщетно! На поле боя внезапно появился Багратион. Моро сам «вдруг был атакован, сломлен холодным ружьем, приведен в крайний беспорядок и пустился в бег». «Сражение началось в 9 часов утра и продолжалось до наступления ночи. Неприятель потерял одними убитыми 2500 человек, пленных до 200, в том числе 7 офицеров. Российских убито 26 человек, 1 офицер; ранено до 80 нижних чинов и 1 офицер» (Д IV. 132. С. 100).
При Маренго действовали австрийские части, уже научившиеся побеждать. Но из Австрии шли подкрепления «необученные, чуждые действия штыка и сабли». Суворов просил Багратиона открыть им «таинство побиения неприятеля холодным ружьем», приучить «к победительной атаке» и отучить от «ретирад» (Д IV. 172). 11 мая, приказывая генералу Отту собрать войска в кулак, чтобы не дать соединиться армиям Моро и Макдональда, фельдмаршал писал: «Я хочу, чтобы войска, не вступая в бесполезную перестрелку с неприятелем, всегда без промедления действовали штыком, ибо многократный опыт показал, что противник никогда не выдерживает такого нападения. Точно так же кавалерия должна, отпустив поводья, врубаться саблями в ряды неприятеля» (Д IV. 124).
Затем Суворов объявил войскам о победе графа Гадика над французами в горах Сен-Готарда: «Нападение произведено на центр позиции противника штыковой атакой и кавалерией. Враг, обращенный в паническое бегство, оставил на поле боя 600 человек убитыми, взято свыше 100 человек пленными. Выражаю свое полное удовлетворение примененным им способом атаки. По этому поводу обращаюсь ко всей армии с призывом во всех случаях и любых атаках поступать точно так же, а именно: не занимаясь долгой перестрелкой, со штыком в руке бросаться на врага и с конницей врезаться в ряды противника, будь то пехота или кавалерия». Вдобавок Суворов требовал сообщать численность противника в пехоте и кавалерии, его потери убитыми и пленными — и свои потери отдельно убитыми и ранеными (Д IV. 154).
Наступление продолжалось. Союзники взяли Казале, Валенцу, Алессандрию, Феррару. Наконец 15 мая их приветствовал столичный град Турин (Д IV. 118–122, 128–130, 132, 134, 135). Северная Италия почти вся получила свободу. Но до торжества фельдмаршалу было теперь дальше, чем в начале кампании. Вместо того чтобы бить армии, он занимал «пункты», как того требовал гофкригсрат, и распылял войска.
Согласно легенде, в Италии Суворов отпускал пленных генералов под честное слово — с обещанием скорой встречи в Париже. Но французских генералов, штаб- и обер-офицеров принято было отпускать «под капитуляцию» до 22 апреля, а после фельдмаршал приказал держать их в плену (Д IV. 53).
Блестящие победы не могли скрыть факта, что тщательно продуманный Суворовым план боевых действий был под угрозой. Гофкригсрат не дремал: «Вдруг наши дальнейшие операции остановили “для утверждения завоеваний и приведения их в порядок”», — иронизировал фельдмаршал в реляции Павлу I (Д IV. 163). Император Франц отбирал у него корпус за корпусом, дивизию за дивизией. Вместо того чтобы одновременно ударить по трем главным армиям французов, Суворов должен был с малым войском стараться самому не попасть в тиски!
«На шее моей Тортонский и Алессандрийский замки… Мантуя сначала главная моя цель, — писал Суворов многоопытному русскому послу в Вене Разумовскому 18 мая. — Но драгоценность ее не стоила потери лучшего времени кампании… Недорубленный лес опять вырастает… Спасителя ради, не мешайте мне!» (Д IV. 137).
