— Прошу, дамы, прошу…
* * *
Ужин в доме — был типично еврейским — чолнт, форшмак, паштида. Все внимание за столом — толстяк уделил баронессе, и та не осталась в долгу: они моментально переходили с одного языка на другой, с французского на арабский, с иврита на русский, обменивались какими-то колкостями, от вещах, которые были известны и понятны только им двоим — а Алиса чувствовала себя как бы чужой на этом празднике жизни и юмора. Тем более что и ела она совсем немного — еврейская кухня очень сытная, а она вела бесконечную борьбу с лишним весом…
И вот…
— Мне нужна поддержка в Одессе…
Голос баронессы стал суше. Толстяк тоже неуловимо изменился, он промокнул губы салфеткой и аккуратно положил ее на стол.
— Тебе?
— Ей.
— Кто она?
— Тебе не все ли равно.
Толстяк пристально уставился на Алису.
— Сдается что не все. Как чувствуете себя?
Алиса кивнула. Она поняла, что толстяк знает про Бейрут.
— Хорошо, спасибо.
— То чем вы занимаетесь, не доведет до добра.
— Мы к тебе не нотации пришли слушать.
— Да… да.
— У тебя есть кто-то в Одессе?
— Есть… там даже наше консульство есть.
— Никто не должен знать.
Толстяк вздохнул.
— Эвелин, как будто ты меня не знаешь.
— Никто — это даже твоя служба.
— Бывшая служба.
— Бывших не бывает. Ни в твоей службе, ни в моей.
Толстяк подслеповато уставился на Алису.
— Ну… с паспортом проблем не будет, кое-какие контакты я вам дам, в беде одна не останетесь. Судя по Бейруту, выживать вы умеете. Только — зачем вам это, милое дитя? Оно вам надо…
— Ты помнишь Эйхмана? А Мицхат Эвлоим
[45]? Зачем вы это делали? Я скажу вам зачем. Чтобы сохранить свое достоинство. Чтобы оставаться самими собой.
…
— То, что собирается сделать эта девушка — нужно для того, чтобы восстановить ее достоинство. И остаться самой собой.
Толстяк покачал головой, продолжая смотреть на Алису.
— Ой-вей… какие времена… какие времена. Я помогу тебе, чем смогу. Но хочу, чтобы ты запомнила выражение одного очень мудрого человека. Он сказал: Выбрав из двух зол меньшее, не забывай, что ты выбрал зло…
— Хватит философствовать… — недовольно сказала баронесса — просто помоги нам и…
— Спасибо… — вступила в разговор Алиса — я буду помнить ваши слова…
* * *
Они остались на ночь в гостеприимном доме еврея — киприота, а наутро — пришла женщина, она больше двух часов занималась с Алисой, уча ее как минимальными средствами изменять внешность, а потом усадила ее на стул и сделала несколько снимков. Это для паспорта — пояснила она.
Паспорта появились на следующий день — целых пять. Израильский, два украинских — внутренний и международный, с пропиской в Киеве и два российских — тоже внутренний и загран с пропиской в Москве. Все — с фотографией Алисы, но с разными вариантами ее внешности и разными именами. Все — подлинные, то есть внесенные в базы данных, не на украденных бланках. Чистая работа. Перебирая паспорта, Алиса грустно усмехнулась. Было время, когда паспорт, простой украинский паспорт — казался ей недостижимым, роскошью, позволявшей просто быть человеком. В том жутком мире, в котором она жила сейчас — люди имели по несколько паспортов, меняли их вместе со своими личинами, как перчатки. Но такая жизнь была еще сложнее…
* * *
Промежуточный акт этой драмы — состоялся в аэропорту, куда Алису и баронессу — доставил шофер израильского резидента на бронированном Пежо. Там ее ждал чартер — он перебросит ее в Венгрию, а из Венгрии — она проникнет на Украину. Она знала, что из венгерского приграничья в украинское Закарпатье — ходит рабочий поезд, который почти не проверяют пограничники. С ее украинским паспортом — ей не составит никакого труда проникнуть в страну, которая когда то была ее родной страной.
— Наверное, я должна тебя сейчас попытаться отговорить — сказала баронесса, когда они стояли у трапа — в последний раз, да. Хотя… если с тобой что-то случится, пыталась я тебя отговорить или нет, не будет иметь никакого значения.
— Я очень благодарна вам за все… — сказала Алиса.
— Брось, пустое. С тобой я хоть немного почувствовала себя молодой…
— Все будет в порядке. Обязательно. Я выживу.
— Надеюсь…
— Ты не передумаешь?
— Нет.
Баронесса троекратно поцеловала Алису по русскому обычаю.
— Тогда я тебе кое-что скажу. В исламе — есть понятие «васвас», точного аналога которого нет ни в христианстве, ни в основных европейских языках. Оно означает «приверженность злу» — когда человек не просто ошибается, или грешит и понимает, что он грешит — а сознательно несет в этот мир зло. Васвас — это дело самого шайтана, который наделяет человека необычной силой и способностью влиять на других людей и на события в ответ на то, что человек впускает в себя васвас. Мусульмане считают, что человек, который впустил в себя васвас в обмен на данную шайтаном силу — тяжело болен. Те полицейские, которые издевались над тобой — они впустили в себя «васвас».
…
— Мусульмане считают, что васвас — у человека рядом с сердцем.
Алиса и баронесса посмотрели в глаза друг друга.
— Я поняла… — сказала Алиса.
* * *
А уже через сутки — она стояла на платформе станции Захонь и ждала вместе со всеми электрички до Чопа.
Вместе с ней стояли ее бывшие соотечественники. С сумками, с рюкзаками, какие-то понурые — кто-то ездил на работу, кто-то — чтобы купить продуктов, которые в Венгрии почему-то выходили дешевле. Алиса прислушивалась к разговорам, часть из которых велась на русском, часть — на неизвестной ей «закарпатской гваре». Разговоры были об одном и том же — дороговизна, кидки на деньги, кто и как устроился в Европе, устроил детей.
