Тем временем, ситуация снова начала меняться.
Джимми Картера, президента США, провозгласившего своим кредо политическую благопристойность — сменил на своем посту Рональд Рейган, объявивший крестовый поход против Империи зла — Советского Союза. Одним из его тайных советников стал вынужденный уехать из Франции граф Александр де Маранш. Началась вторая волна войны против коммунизма — резкое обострение в Афганистане, грязные войны в Сальвадоре, в Никарагуа, вторжения на Гренаду, потом и в Панаму. В Сальвадоре — посол США Джон Негропонте практически в открытую превратил посольство в штаб-квартиру эскадронов смерти. Казалось, все идет как надо, но тут появилась третья сила и новая опасность, которую все проглядели.
Наркотики.
Первые факты криминального производства героина — были зафиксированы как раз в Чили в середине семидесятых, но с проблемами наркопроизводства в Чили разобрались совсем просто. Времена тогда были патриархальные, невинные можно сказать — членам хунты и в голову не пришло зарабатывать деньги травя своих и чужих сограждан белой смертью — как через десять лет решил Антонио Норьега в Панаме. Лаборатории разгромили, задержанных наркоторговцев привезли на карьер, экскаватор вырыл траншею, солдаты дали залп — и так было покончено с наркопроизводством в Чили. Но один из тех, кого расстреляли — чудом выжил и сумел бежать из страны в Колумбию, где и стакнулся с местными контрабандистами, самым удачливым из которых был Пабло Эмилио Эскобар Гавириа. Так начиналась история массовой наркотизации Америки — история кокаина, без которого нельзя понять историю Латинской Америки последних тридцати лет. Наркотики изменили даже историю Кубы
[17]. Впервые — континент обрел настоящий экспортный товар, за который люди готовы были платить деньги по всему миру. Впервые — деньги хлынули в некогда нищие страны потоком, разом меняя и обесценивая все, что было до этого. Глупо убивать крестьян, которые понадобятся тебе для выращивания коки. Глупо крестьянам идти в партизаны — ведь урожай коки дает возможность весьма сносно жить, а враги — это не богатеи, а вон тот американский самолет с пестицидами. Глупо свергать правительство, когда его можно просто купить, и неважно какое оно будет — правое или левое. Левое даже лучше — обойдется дешевле.
Так изменилось все — буквально в несколько лет. Теперь — бывший партизан мог сражаться рука об руку с бывшим карателем эскадронов смерти против местной полиции и американской DEA. Командир партизанского отряда становился богатым человеком, сдавая часть территории, которую контролировал его отряд под посадки коки. Полицейский становился богатым человеком, если просто смотрел в сторону, когда надо. Идеи разом потеряли смысл — причем все идеи, как правые, так и левые. Смысл стали иметь только деньги…
Ангел поступил на флот… он не был замаран действиями хунты — и продвинулся по службе достаточно быстро. Он сдал экзамены и стал членом группы тактических водолазов — спецназа ВМФ Чили. По межгосударственному соглашению — его направили на курсы подготовки спецназа ВМФ США в Коронадо…
08 апреля 201… года. Словакия, Братислава. Банска быстрица
Про Россию Анхель когда-то знал очень мало…
Он родился и вырос в Латинской Америке — и Россия была для него всего лишь далекими воспоминаниями деда, его товарищей по Суворовскому союзу, фотографиями, сложным и странно звучащим языком, которому его учил дед помимо испанского с самого детства — да лютой, звериной ненавистью к коммунистам, которую испытывали все, кто его окружал. Для деда коммунисты были как крысы и тараканы, коммунистов он беспощадно истреблял всю свою жизнь. То, что при этом он истребил и немало других людей, дед считал неизбежными, досадными, но допустимыми потерями. Часто разговоры деда и его сослуживцев сводились к тому, что вот когда-то давно дали волю интеллигентам, марксистам и прочей швали и потеряли страну — и потому надо убивать не колеблясь, отрубать голову змее раньше, чем она тебя ужалит.
В центре подготовки боевых пловцов в Коронадо, и позднее, в школе Америк, выпускающих специалистов по борьбе с партизанским движением и терроризмом — такой ненависти не культивировалось. Тем не менее — они убивали красных. Они пели песни про то, как убивают красных. И все понимали — их готовят для того, чтобы убивать красных. То есть, русских.
Дед дожил до девяносто шестого года двадцатого века и в последние годы своей жизни, отсиживаясь в Испании, где он скрывался от ордеров на арест за массовые убийства в период диктатуры — он здорово разочаровался в том, что он делал всю жизнь. Когда Анхель последний раз говорил с дедом — это было в девяносто третьем, тот размахивал руками и говорил, что американцы должны помочь России, если не хотят возрождения красной угрозы. И много матерился… а пьяные слезы текли у него из глаз. Дед говорил, что свободный мир предал их и сильно об этом пожалеет.
Много лет спустя, искалеченный духовно после трех лет иракской бойни, бессмысленной и страшной тайной войны, когда они все захлебнулись в чужой и своей крови, он вернулся к себе и начал готовиться к смерти — потому что жить после того, что он увидел, а главное — сделал — он не мог. В таком состоянии — его нашла баронесса Эвелин Боде, которая входила в некую структуру с центром в Европе, о которой никто и ничего толком не знал, но которая брала свое начало в тайных организациях Белой Гвардии, созданных в двадцатых и тридцатых годах для противостояния с ОГПУ, а позднее — с НКВД.
Баронесса настояла, чтобы он совершил поездку по России, и сам принял решение — стоит ли отдать остаток жизни для тайной службы этой стране, которой в двадцатом веке досталось ничуть не меньше, чем Германии — а может и больше.
Россия потрясла его.
Он увидел величие и низость, богатство и нищету, доброту и неисчерпаемую злобу. Во многом запутавшаяся, безжалостно преследуемая западным миром, но все еще зло огрызающаяся страна, в которой жил его народ. Люди, говорящие с ним на одном языке — просто те, деды и прадеды которых остались здесь, в то время как прадед Анхеля уехал. Страна, разорванная на куски — он видел, сколько русских осталось на чужбине, отрезанные кое-как проведенными границами. Он увидел Украину… великий русский город Киев, некогда цитадель русского консерватизма, где жил основатель Азбуки
[18], депутат Пуришкевич — и во что это все превратилось теперь.
