— Ну что вы, тетя. Не надо примазываться к Федору Михайловичу, он этого не заслужил. И не достоевщина вас до ярости доводит, а обыкновенная гордыня. А с гордыней надо бороться, тетя, она в вашем положении не лучший помощник, согласитесь.
— Нет, нет… Я не приму твою помощь. Нет, лучше умереть!
— Так уж и лучше?
— Да, лучше. И это уже скоро, я знаю.
— Ну, не делайте такого скорбного лица, не надо. Ничего, поживете еще. Да и нельзя вам умирать, вы самый главный урок жизни пока не выучили. Как же вы — без выученного урока? Нет, не советую. Там ведь спросят, а вы явитесь недоучкой-двоечницей… Нехорошо…
— И кто же мне такой урок станет преподавать? Ты? — спросила насмешливо, хотя и чувствовалась в этой насмешливости явно выморочная бравада.
— Нет, что вы, — вполне серьезно ответил Марк. — Я не проповедник, не учитель и не духовный целитель, отнюдь. С уроками — это вы сами как-нибудь. Но я верю, что не бывает на войне с самим собой побежденных. А я что? Я только поддержать вас могу, фонариком в темноте посветить. По-моему, воевать с демонами удобнее при слабом свете фонарика, чем в ярких софитах ненависти.
— Ну, не знаю, Марк… Не знаю…
Елена Максимовна повернула голову, глянула Марку в глаза. Он спокойно встретил ее взгляд, улыбнулся.
— Значит, решено. Вы едете с нами. Завтра с утра начну организовывать эвакуационный процесс. Как вы думаете, удастся где-нибудь купить коляску? Валечка поможет?
— Я думаю, она поможет… Но что скажет Маруся? Вдруг она?..
— Не вдруг. Я думаю, она то же самое думает, то есть одобряет мое решение полностью.
— Ты уверен?
— Да, я уверен. Потому что я люблю ее и верю ей, как самому себе. По крайней мере, ни разу не ошибся.
* * *
— …Ты можешь объяснить, что происходит, Жанна? Давай поговорим нормально. Повернись ко мне, я не могу говорить в твою спину. Это невежливо, в конце концов.
Наверное, она и впрямь вела себя не очень вежливо, Максим был прав. Но нельзя было разбирать полки и вытаскивать свои вещи, стоя к платяному шкафу спиной. И занятие на полпути бросать ей не хотелось, если сосредоточилась и решилась на поступок. Тем более немного вещей и осталось.
— Сядь, Жанна. Давай поговорим. Посмотри мне в глаза и объясни, что происходит.
— Ничего особенного не происходит, Максим. Я ухожу. Вещи свои собираю.
— А почему? Ты можешь объяснить, почему? Что случилось? Потому что я не ночевал дома, да? Но я же объяснил тебе по телефону — вызвали в срочную командировку. Меня не было всего несколько часов.
— Ну да. Вечером вызвали, а на следующий день к обеду командировка закончилась. Продуктивная ночная командировка была, наверное.
— А тебе так трудно поверить?
— Ты хочешь сказать — уговорить себя поверить? Да, трудно. Раньше было легче, раньше я себя хорошо уговаривала. Извини, больше не могу.
Она подошла к раскрытому чемодану, деловито перебрала сложенные в него вещи. Потом подняла на Макса взгляд:
— Джемпер не могу найти… Светлый такой, из альпака… Тебе на глаза случайно не попадался?
— Не знаю… Посмотри в стиральной машине, — автоматически ответил Макс и тут же снова взъярился негодованием: — Да какой еще джемпер, Жанна! Хватит валять дурака. Ты можешь сесть и нормально со мной поговорить, наконец?
— Нет, в стиральной машине не должен быть, — задумчиво проговорила Жанна, похлопав пальцами по губам. — Я его всегда вручную стираю… Куда же я его сунула? Хороший джемпер, дорогой, мне его девчонки из гастрольного тура по Норвегии привезли. Вряд ли я себе такой же куплю когда-нибудь.
— Вот именно — вряд ли… — ехидно повторил за ней Максим. — Вряд ли ты вообще себе что-нибудь сможешь купить. Что ты вообще можешь в этой жизни? Подойди к зеркалу, посмотри на себя! Разве ты похожа на самостоятельную женщину, которая сама пробивает себе дорогу? Подойди, посмотри правде в глаза, милая!
Жанна повернулась, посмотрела на него долгим взглядом. Казалось, она не просто смотрит, а изучает его пристально. Наконец мелькнула в глазах насмешливая искорка, губы дрогнули в легкой улыбке:
— Как хорошо все-таки, что я от тебя ухожу, Макс. И хорошо, что меня твои пренебрежительные посылы больше не трогают.
— Да они вовсе не пренебрежительные, Жанна! Ну, может, совсем чуть-чуть… Но это оттого, что я не хочу тебя отпускать. Я хочу быть защитой тебе, как ты не понимаешь? Ты же такая слабая, неуверенная в себе.
— Значит, мне надо стать сильной и уверенной, и я этого очень хочу.
— А куда ты уходишь, можно узнать?
— Да какая разница.
— Действительно, какая разница. Тем более и без того понятно, куда ты уходишь. Будешь сиделкой при маме, я правильно понимаю? Ближайшие лет двадцать, пока она тебя до конца не использует. И на работу она тебя не отпустит, и от себя ни на шаг не отпустит. Будешь и дальше ее собственностью, как бесплатное приложение к пенсии. При ней и состаришься. И откуда в таком случае возьмется твоя сила и уверенность? Последнее потеряешь! И останешься одна! Кому ты будешь нужна, подумай?
— Я самой себе нужна, Максим. По крайней мере, очень хочу этому научиться — быть нужной самой себе. Человеком хочу быть, а не помойным контейнером.
— Фу, глупости бабские, даже слушать противно. Где ты такой бестолковщины нахваталась, особенно про помойный контейнер? В женском журнале статью прочитала, что ли? Не позволяйте мужчине убивать в себе личность, не готовьте ему еду, не стирайте его носки? Я думал, ты умнее.
— Да, я неумная, Макс. Испуганная женщина не бывает умной, зато она может быть домашней и послушной. А я с детства испуганная. Ты знаешь, как меня мама пугала, к примеру, когда хотела добиться полного послушания? Она подводила меня к двери, совершенно голую, открывала ее и делала вид, что выталкивает в парадное… И этого было достаточно, чтобы… А, да что я тебе объясняю. Зачем? Ты все равно не поймешь.
— Нет, почему же. Я давно все понял про твою мамашу, какая она. Но я не думал, что так все серьезно. Я сочувствую тебе, правда. Прости меня, а? Я больше не буду с тобой таким. Я обещаю тебе, что…
Он выставил перед собой ладони, сильно напрягся, пытаясь подобрать нужные слова, но никак их не находил. А Жанна тихо продолжила, больше для себя, чем для Максима:
— Однажды она меня вытолкнула-таки на лестничную площадку, голую. Всего на несколько минут. Хорошо, что мимо никто не проходил, конечно. Иначе бы я умерла от разрыва сердца. Но этих минут аккурат хватило на то, чтобы предопределить всю мою дальнейшую жизнь. И все-таки, где мой джемпер? Куда я могла его сунуть, а?
— Прости меня, Жанна. Прости, пожалуйста. Не уходи, ну зачем тебе уходить? Я же все понял про тебя, про себя. Ну, дурак был.
