— Юлик, очнись! Я говорю, Марк приехал! Ты что, забыл, кто такой Марк? Может, тебе напомнить?
— Нет, не надо. Но… Этого не может быть… Откуда?!
— От верблюда. Ой, все, мне бежать надо! Потом, Юлик, потом! Я тебе перезвоню. А лучше сам туда поезжай, поздоровайся. Он же наш брат… Или позвони хотя бы…
Он сам прекратил разговор, положил телефон на подоконник и отдернул руку, будто ожегся. И застыл, глядя в окно. Попробовал сглотнуть холодный ком, застрявший в горле, — не получилось. Внутри было тоже холодно, и было смятение, похожее на страх. И в голову ничего не приходило, кроме дурацкой мысли: надо бежать.
Куда бежать? От кого бежать? От Марика? Но он же не ломится к нему в дверь с проклятиями, он же не призрак.
— Юлик, с тобой все в порядке?
Он вздрогнул, оглянулся. Ольга стояла в дверях, глядела на него с тревогой. Он и сам не понял, отчего вдруг разозлился, но вложил в голос все, что минуту назад пережил — страх, стыд, испуг, желание бежать сломя голову.
— А что со мной может быть не в порядке, интересно? И что за манера так тихо подкрадываться? — рявкнул он.
— Да я не подкрадывалась… Я нормально вошла, ты у окна стоишь… А спина такая несчастная, будто тебя по ней хлыстом ударили.
— Никто меня не ударил! Спина как спина. Нечего придумывать.
— Ну что ты злишься, Юлик?
— Я не злюсь.
— Нет, именно злишься. Я же слышу. И не просто злишься, ты истеришь, как баба. Говори, что случилось.
— Да ничего не случилось… Ну что ты ко мне привязалась?
— Тебе кто-то позвонил, да? Жанна, наверное? Жаловалась, как мама ее достала? Ничего, ничего. Ты ей скажи, что это пока цветочки, а все ягодки впереди. Уж я-то знаю, что говорю. Дальше еще хуже будет, когда характер у Елены Максимовны совсем испортится, поверь моему горькому опыту!
— Жанна не звонила, Оль. Это я ей звонил, но она не жаловалась. Наоборот…
— Что значит — наоборот? Жанна счастлива исполнением дочернего долга?
В голосе Ольги явно слышался сарказм, но сарказм не злой, а скорее грустный.
— Жанна у мамы не ночевала. Потому что… Потому что там…
— Да что, что там случилось? Говори, наконец! Я уже начинаю пугаться!
— Там Марк приехал.
— Какой еще Марк?
Он взял телефон в ладонь, протянул его Ольге, будто телефон мог служить доказательством его слов:
— Жанна сейчас мне сказала, когда я звонил… Марк приехал, это наш брат. Он мамин племянник. Он когда-то жил у нас.
— Ну приехал и приехал, и ладно. Чего так психовать, Юлик?
— Да ты не понимаешь! Потому что ты не знаешь ничего! Ты просто не знаешь, кто такой Марк!
— Ну да, не знаю. Не помню, чтобы ты мне о нем рассказывал. Или рассказывал, а я забыла?
— Нет… Я никогда тебе…
— Да что с тобой Юлик? Ты почему так побледнел? Ты боишься этого Марка, да? Кто он такой?
— Никого я не боюсь! С чего ты взяла!
— Да я уж вижу… Давно с тобой живу и знаю все твои трещинки. Помнишь, песня такая была? Вижу, как тебя сплющило, меня не обманешь. Давай колись, кто такой этот Марк и почему ты его боишься?
— Я не боюсь, сказал же! Садись лучше, завтракай!
— Ой, нет… На завтрак времени не осталось, на работу опаздываю. И на разгадывание семейных тайн тоже времени нет.
— Я что, зря вставал? Зря старался?
— А я тебя просила?
— Ты почему мне хамишь, Оль?
— Я хамлю?
— Да, ты!
— Ой, какие мы нежные, посмотрите! Такой героический поступок не оценили, надо же! Ты, бедный, в такую рань поднялся, хотя мог бы валяться до обеда! Ах, какая подлость с моей стороны!
— Я не говорил про подлость. Я говорил про хамство.
— Ну да… Я, значит, хамка, а ты принц голубых кровей. Может, потому я на работу каждый день хожу, а ты всего три раза в неделю? Может, поменяемся, а?
— Да что ты опять начинаешь?..
— Я начинаю? Может, это ты начинаешь? Лучше бы работу нормальную искал, чем завтраки по утрам готовить! Не стыдно тебе на моей шее сидеть, а? Не стыдно?
Они стояли, смотрели друг на друга в едином злобном прищуре. На щеках у Ольги выступили красные пятна, лицо Юлика оставалось болезненно-бледным, слегка окропленным холодной испариной. В эту короткую паузу, как по заказу, ворвался еще и визгливый тещин голос, прошил молнией и без того напряженное пространство:
— Оля, кто пришел? С кем ты разговариваешь, Оля? Никого не приглашай, я не одета!
— Никто не пришел, мама, успокойся, пожалуйста! — крикнула Ольга так же визгливо, чуть повернув голову.
— Но я же слышу, я не глухая! Ты с кем-то разговариваешь! Подойди ко мне и скажи, кто пришел!
— Мама, я на работу опаздываю! Никто не пришел, не беспокойся! Ешь кашу, остынет!
Мама замолчала, а Ольга проговорила тихо, глядя на Юлиана с ненавистью:
— Как же мне все это надоело. Почему я все время что-то должна, должна… Бегаю, кручусь с утра до вечера, как белка в колесе… Надоело!
— Я тоже тебе надоел, да?
— И ты надоел, да.
— Может, мне уйти?
— А давай… Давай, убирайся к своей матушке! Живи там, целуйся с ней! А меня в покое оставь! Все, все меня оставьте в покое! Я устала, покоя хочу! Не могу больше. Устала, сил моих нет!
— Но я и в самом деле уйду, Оля!
— Ой, да ладно, не пугай… И без тебя тошно…
Он глубоко вдохнул и с такой же силой выдохнул. Потом решительно шагнул в комнату, начал суетливо напяливать на себя брюки с рубашкой, ринулся к платяному шкафу, чтобы найти чистые носки. Не нашел, пришлось надеть вчерашние, пыхтя от обиды и злости. Рванул в прихожую, сдернул с вешалки куртку, сунул ноги в ботинки. Хлопнул дверью и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по лестнице, на ходу просовывая руки в рукава куртки. Уже выходя из подъезда, охлопал себя по карманам — телефон забыл…
Но телефон оказался в кармане рубашки — сунул его туда в горячке, когда одевался. Ну да, из кухни же с телефоном выскочил. А деньги? Кажется, в кармане куртки была какая-то мелочь… Хотя бы на автобусный билет. Не возвращаться же, в самом деле!
Утро было холодным и сырым, и сразу начала мерзнуть голова. Кепку забыл взять. Хорошая кепка, кожаная, Ольга покупала на свой вкус. Она любит классику в одежде, чтобы ничего легкомысленного, никаких джинсовых курточек и вязаных спортивных шапок, и всегда следит за тем, чтобы он выглядел серьезно. Чтобы на вид был не мальчиком, но мужем. Как однажды обмолвилась — чтобы не стыдно было по улице рядом идти.
