Жанна включила чайник, открыла дверцу шкафа, в котором хранились парадные чашки. Поискала заварку — не нашла. Сунулась в один шкафчик, в другой. Надо же, как быстро успела отвыкнуть от родительского дома, уже и не помнит, где что лежит!
Заварка нашлась в дальнем верхнем шкафу. Хотела закрыть дверцу, но ударил волной свежий сивушный запах. Заглянула вглубь… Ага, так и есть. Водочная бутылка, почти пустая, на дне плещутся остатки папиной «радости». Даже пробку забыл прикрутить, оттого и запах прилетел. А рядом с бутылкой — едва початый пакет сахара.
Понятно, что ж… За сахаром побежал, значит.
Нет, надо прекращать это беспробудное пьянство, иначе оно плохо кончится. Сам не понимает, что ли? Хоть бы о маме подумал! Надо Юлика позвать и вместе с ним с отцом серьезно поговорить.
Так, накачивая себя сердитыми мыслями, она приготовила чай, насыпала сахар в изящную мельхиоровую сахарницу, на блюдце уложила большой кусок торта и, красиво расположив чайное хозяйство на подносе, отправилась в мамину комнату.
Мама так же молчаливо приняла из ее рук чашку с чаем, сделала первый глоток. Потом произнесла тихо и очень холодно:
— Ты можешь хоть сейчас идти обратно, к этому своему… Я тебя не держу. Потому что я все знаю. Тебе же этот… Дороже, чем мать. Иди, чего стоишь.
— Мам, ну не обижайся, пожалуйста. Я же все равно пришла. Не вчера, так сегодня.
— Ах, ты пришла! Соизволила-таки, надо же! Какое счастье для матери, дочь пришла!
— Мам, ну не надо…
— Что значит — не надо? Да как ты могла, Жанна, я не понимаю! Тебе сообщили, что с матерью плохо, а ты! Сидела рядом с этим своим… Неужели совесть не мучила?
— Но тебе не было так плохо, чтобы…
— Да откуда ты знаешь, каково мне было! Когда я с постели встать не смогла! Когда Валечка пришла и свой приговор вынесла! Знаешь, что она мне заявила, между прочим? Езжайте, мол, в швейцарскую клинику, там помогут! А если нет, зовите детей… Пусть они решают, что дальше со мной делать. В том смысле, что отныне это их обязанность и ответственность! Пусть они думают, что дальше делать с матерью, если она обречена валяться неподвижным бревном всю оставшуюся жизнь. А, да что говорить! Это я была всю жизнь вам обязана, а вы с Юлианом… Да разве вы думаете обо мне столько, сколько я о вас думала? Вы оба такие! Чудовищная, чудовищная неблагодарность!
Словно захлебнувшись гневом, она тяжело задышала, хватая ртом воздух, неловко потянула ко рту чашку, выплескивая чай себе на грудь. Сунув чашку в протянутые руки дочери, приподнялась на подушках, отерла пролившийся чай ладонью, приказав коротко:
— Салфетку подай! Не видишь, облилась! Хотя бы это можешь для матери сделать?
— Сейчас, мам…
Жанна суетливо кинулась вон из комнаты, но была остановлена ее властным окриком, как ножом в спину:
— Куда?! Здесь возьми! Открой дверцу шкафа, на второй полке! Да не эти, вон те давай… И чистую рубашку достань!
— Тебе помочь переодеться, мам?
— Не надо, я сама. Потом сама переоденусь. Обойдусь как-нибудь.
Жанна стояла около кровати, ощущая, как ее накрывает волна беспомощности. Казалось бы, довольно странное ощущение для такой ситуации — ведь это мама сейчас беспомощна, не она… И в то же время — ничего странного. Рядом с мамой всегда происходит именно так — будто исчезают в пространстве дух и душа вместе с телом, и ты становишься пустым неживым объектом. Нет тебя, как полноценного человека. Ни мыслей в голове нет, ни ощущений, ни эмоций. Вместо тебя — восковой манекен, застывший в неловкой позе.
— Наивная эта Валечка, честное слово… — отбросив салфетку в сторону и не глядя на дочь, продолжила мама, сменив прежнюю гневливую интонацию на горькую иронию. — Зовите, говорит, детей, решать надо… Вот позвали детей, и что? Сынок только к вечеру соизволил, а доченька вообще на следующий день явилась! Плевать ей на мать!
— Нет, мам.
— Что — нет? Не плевать, скажешь?
— Нет.
— Вот скажи мне, я когда-нибудь вела себя так же наплевательски по отношению к тебе? Я была плохой матерью, да? Я не была с тобой рядом, когда ты занималась балетом? Я не сидела часами в коридоре, не ждала, когда кончатся занятия, чтобы отвести тебя домой и накормить ужином? Сколько моей жизни ушло в тебя? Сколько лучших лет моей жизни? Да разве я могла бы… А ты…
— Прости меня, мам. Пожалуйста.
— Да что там — прости… Это все слова, пустые слова! Другая бы дочь бросила все и к матери переехала… И не долг бы ее погнал, а совесть и сердечная благодарность! Любовь, наконец!
— Я понимаю, мам. Но я не могу сейчас переехать, никак не могу. Так складываются обстоятельства, что я не могу.
Жанна говорила и тихо удивлялась тому, что способна произносить это «не могу». На самом деле она уже ни на что не была способна. Тем более сопротивляться и проговаривать это «не могу». Наверное, на автомате получалось. Как последнее слово умирающей души.
— Я не могу, но я буду приходить каждый день. Ты же не одна, ты же с папой.
— Что значит — с папой? — повернув голову на подушке, с иронией переспросила мама и приподняла левую бровь, что означало у нее крайнее изумление. — Будто ты не знаешь, какой у тебя папа, моя милая! Он же законченный алкоголик! Вечно у него руки трясутся! Нет, ты должна сюда переехать и жить здесь! Что мне папа? Да что он вообще может, твой папа?
— Он все может, мам. И мы с Юликом будем следить, чтобы он не пил. Поговорим, пристыдим… По крайней мере, он рядом с тобой и в любую минуту готов помочь. Он всегда рядом, и…
Жанна не успела закончить фразу — отвлеклась на дверной звонок. И странным чутьем поняла — случилось что-то. Слишком тревожным он был, слишком заполошным. Наверное, дверные звонки несут в себе энергию человека, нажимающего на кнопку с той стороны двери… Тем более если человек этот пришел в дом с горестной вестью.
Жанна повернулась, пошла по коридору на ватных ногах. С трудом справилась с замком, открыла дверь.
В прихожую ворвалась очень бледная Валечка, врачиха из поликлиники, соседка по лестничной клетке. Затараторила испуганным шепотом, проглатывая концы фраз:
— Ой, Жанночка, как хорошо, что ты здесь… А я звоню и думаю — вдруг никого… Хотела уже за слесарем бежать, чтобы дверь взломал! Думаю, Елена Максимовна встать не сможет, если одна в квартире.
— Да что случилось, Валя?! — перебила ее Жанна, чувствуя, как дрожит внутри ужасная догадка. — Говори, не молчи! С папой что-то случилось, да?
— Ой, Жанночка… Все на моих глазах… Я в супермаркет пошла, дорогу переходила… То есть не перешла еще, светофор красный горел… А он с той стороны стоял… Я его сразу узнала. А потом… Я не знаю, почему он шагнул на красный! Может, не видел! Какой ужас, Жанночка! Нет, я не могу, не могу… Все на моих глазах…
