— Как раз ничего странного. Пол для кабинета Алекс заказал мраморный — считал, что это стильно. Ковер — тонкий, фактически циновка, хотя рисунок удачно сочетается с интерьером. Я уверена, Мартин, его отравили. Он выпил яд. Он один находился в кабинете, решил попробовать виски, открыл бутылку, налил в бокал. Видимо, бутылку держал в другой руке, пока пил… Яд оказался сильным, он все это выронил, упал… Наверное, он не сразу умер, мучился, звал на помощь. Но мы не слышали, все находились внизу… Это не инфаркт, уж поверьте моим двум курсам неоконченного медицинского училища. Алекса отравили. Я, кажется, кричала, голова закружилась, тоже упала… Меня услышала Франческа, прибежала, подняла тревогу…
— Прошу простить, Эмма, но звучит почти невероятно. Во-первых, получается, что отравил его кто-то из присутствующих, подсунув бутылку в бар. Зачем им это делать, вы же уверены в их порядочности? Во-вторых, довольно сомнительный способ убийства: то ли выпьет, то ли нет. А если и с друзьями поделится? В-третьих, зачем ему пробовать виски? Он уже выпил, внизу гости — нелогично. В-четвертых, если бы это было отравление, полиция давно бы обнаружила яд — даже в разбившейся бутылке. И в доме бы сейчас возились ищейки Скотленд-Ярда. Но полицию вы нисколько не интересуете — где она?
— Да, Мартин, все это выглядит нелогично, но я чувствую, я знаю… — Эмма нервничала, хрустели суставы на пальцах. — Никто не мог это сделать — даже если бы была возможность, но это произошло. Полицию сразу вызвали. Они все осмотрели, обнюхали. Кто-то еще хихикал: дескать, мертвый, как Рокфеллер. Командовал такой вертлявый неприятный тип в клетчатом… его зовут инспектор Фуллертон… Я не могла разговаривать, что-то мямлила… Они забрали разбившуюся посуду, но что там нашли — неизвестно, с тех пор мы не видели полицейских. Бенджи сказал, что имел беседу с полицейским медиком. Тот уверял, что смерть не криминальная, просто у человека внезапно начались проблемы с сердцем, а помочь оказалось некому… Я в это не верю, этого не может быть, они что-то скрывают. Возможно, мы еще узнаем правду — завтра, послезавтра… Зачем ему пить этот виски? Я могу объяснить, Мартин. Бутылка лежала разбитая, этикеткой вверх, я тупо на нее смотрела. Знаете, что это было? «Лафроег» — знаменитый односолодовый шотландский виски — 30 лет выдержки. Вы знаете, сколько он стоит? Семьсот фунтов — за эти самые 30 лет. Алекс неплохо зарабатывал, но он не мог себе такое позволить. Больше всего он любил односолодовый виски, но употреблял сорта скромнее…
— И его не насторожило, что вдруг, откуда ни возьмись, в баре объявляется дорогой напиток? Согласно нашей информации, он боялся за свою жизнь…
— Но не видел угрозы в том, что находится в его доме, — парировала Эмма. — Я размышляла вчера ночью, Мартин. Я старалась этим отвлечь себя… Знаете, что получается? Бутылку действительно кто-то поставил в бар. Думаю, в то время, когда собирались гости. Все ходили туда-сюда, Франческа занималась на кухне. Кто-то поднялся и сунул бутылку, зная, что Алекс обязательно до нее доберется. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Выпьет кто-то еще — его не волновало. Алекс никогда не запирал кабинет на ключ… А в начале вечера, когда мы погуляли по саду, мужчины приняли аперитив, сыграли пробную партию в бильярд и стали рассаживаться, он шепнул мне: «Вот спасибо, милая, поистине желанный подарок к празднику. Только зачем так дорого?» Я не поняла, что он имел в виду, но гости отвлекли, потом забылось. А вчера вспомнилось! Значит, он сразу обнаружил бутылку, решил, что я купила и поставила ему в бар. А потом, когда еще раз поднялся в кабинет, не удержался, решил сделать глоточек… О господи Иисусе…
Эмма словно подавилась, тяжело дышала. Андрей искренне недоумевал. Это убийство или нелепый случай? Чей-то корявый умысел, лишь по дикой случайности достигший результата, или гениальный план? И что тогда с информацией, которую якобы добыл Фридман? Где ее искать? Он закурил, ждал, когда Эмма успокоится. За закрытыми дверьми в холле продолжали бурчать люди. «Мы можем находиться под наблюдением», — подумал Андрей. Если кто-то здесь поработал, значит, должны следить. Но слежки он днем не почувствовал. Да и парни из его группы не должны спать. Они только с виду лоботрясы. Им ничто не мешает исследовать окрестности, занять позиции. Для чего им делали удостоверения лондонской полиции и Секретной службы?
— Вы неплохо обеспечены, Эмма?
— Денег едва хватает на безбедную жизнь, — усмехнулась вдова. — Это шутка, простите, я еще ухитряюсь шутить… Да, как ни странно, Алекс недурно зарабатывал на недвижимости, прокручивал элегантные комбинации — надеюсь, в рамках законности. Не сказать, что он был фантастически богат, но в ближайшие полгода мне не придется бегать по Лондону в поисках поденной работы. У него было несколько счетов. Он откладывал деньги на учебу Анне…
— Где его сотовый телефон?
— Я тоже об этом думала, — Эмма недоуменно пожала плечами. — Его нигде нет, наверное, забрала полиция… Скажите, Мартин, вы в бога верите? — она повернулась к нему, в темноте заблестели глаза. — Хотя о чем я спрашиваю, конечно же, вы атеист…
— Здесь все очень просто, Эмма, — вздохнул Андрей. — Я не воинствующий атеист. Покажут нормального бога — перестану быть атеистом. А из того, что предложено, — извините, не мое…
— Вот и Алекс так же говорил… Скажите, Мартин, мне теперь придется… уезжать в Россию? Ну, вроде я теперь больше здесь не нужна…
— Не знаю, Эмма, не мне решать. Возможно, обойдется? — он невесело усмехнулся. Неприятно, конечно, так думать о родной «стране весеннего обострения»…
— А если предложат? — она как-то сжалась, застыла. — Придут люди, мягко поинтересуются: вы же не откажетесь от предложения, от которого невозможно отказаться?
«Потрясающе, — подумал Андрей, — под влияние антироссийской пропаганды попадают даже жены наших лучших агентов».
— Не надо думать о худшем, Эмма. Опишите план дома.
— Здесь все несложно… Подвал и чердак закрыты на ключ, там только старый хлам, оставшийся от прежних жильцов, переехавших на Кенсингтон-Хай-Стрит. Холл вы видели. Парадное крыльцо, напротив — выход на террасу. Слева бильярдная, справа кухня, там же небольшая столовая, где мы обедали семьей. Лестница из холла на второй этаж — там коридор по всей длине этажа. Есть еще одна лестница — пожарная, она находится сразу за бильярдной, ведет в тот же коридор. Мы называем эту лестницу северной. Наверху все просто — небольшая гостиная, две гостевые спальни, они сейчас тоже заперты. В северном крыле — две смежные комнаты Анны, кабинет Алекса. В южном — наша с ним спальня… Мне нечего скрывать, можете посмотреть…
— Что скажете о людях, которые находятся в доме?
— Знаете, Мартин, я не люблю говорить за глаза или за спинами… Эти люди наши друзья — какие бы они ни были…
— И все же напрягитесь. Мне не нужны их лучшие качества — каковыми они, безусловно, изобилуют. Скрытые и явные пороки, грешки, недостатки, слабые стороны. Неестественное поведение в последнее время…
— Господи, на что вы меня толкаете… — она покосилась через плечо на закрытые двери в холл. — Ладно, надеюсь, уже ничем не удивлю Бога… Надо говорить про мою дочь и про горничную?
