— Я и есть скромница. И подбираться ко мне не надо, Валерий Ильич.
— Ну и зря, Мариночка! Вы же еще молодая женщина, надо как-то уметь раскрепощаться. Зачем себя раньше времени со счетов списывать?
«Это он мне говорит, что я — молодая? То есть еще молодая! — с возмущением подумала Марина. — Как будто старуху успокаивает. До чего ж самоуверенный старикан!» А вслух ответила:
— Я подумаю об этом на досуге, Валерий Ильич. Спасибо. У вас ко мне все? Вопросов больше нет?
— Это вы на что намекаете? Чтобы я убирался восвояси? Так я, собственно, за вами сюда и шел. Там уже все собрались, я даже место для вас занял.
— Да. Я сейчас приду. Через минуту.
— Жду. Жду. С огромным нетерпением, Мариночка.
Он встал, резко наклонил голову, даже попытался ловко и галантно прищелкнуть каблуками. Правда, никакого щелчка и в помине не получилось, просто дрыганье вышло невнятное — то ли легкий прыжок, то ли судорогой ногу свело. Внутри у Марины закипела странная смесь раздражения и смешливости, ей даже пришлось резко отвернуться и закусить губу.
Дождавшись, когда Валерий Ильич выйдет из кабинета, Марина торопливо схватила помаду, провела ею по губам. Вообще она редко пользовалась помадой — не шло ей. Казалось, рот от нее становился слишком чувственным. Но не сидеть же совсем уж серой мышью среди сплошного женского макияжа! Если бы этот хрыч не зашел, то и глаза бы успела подкрасить. Они у нее, между прочим, тоже большие. А если ресницы тушью чуть тронуть — на пол-лица распахиваются. Олег тогда, двадцать лет назад, так ей и говорил: «Утонул в твоих глазах». Если вдуматься — пошлость какая, господи. Избитая графоманская фраза для дурных влюбленных. А тогда как приятно было! Полетела замуж, аки белая горлица. Стояла перед строгой теткой в загсе, едва дыша от любви и официальной торжественности момента. Думала — на всю жизнь. И в горе, и в радости. Да чего там — еще неделю назад так думала.
Когда она вошла в большой кабинет шефа-юбиляра, народ уже расселся по своим местам. Именно так, как и полагается по неписаным офисным правилам. Начальство тусовалось одной кучкой, подчиненные — другой. С соблюдением должностной иерархии. Краем глаза Марина увидела, как подскочил со своего стула Валерий Ильич, помахал ей призывно ручкой оттуда, из начальственной кучки. Сделав вид, что не заметила его страстных призывов, Марина быстро присела на свободный стульчик с самого края стола, уперла взгляд в пустую тарелку. Потом положила на нее бутерброд с икрой, застолбила за собой место, значит. Некультурно, конечно, но так надежнее. Сидящая справа белобрысая девчонка посмотрела на нее настороженно и удивленно, потом, наклонившись к уху, прошептала быстро:
— Ой, а вас туда зовут… Там Валерий Ильич…
— Да ничего страшного! — по-свойски махнула ей рукой Марина и улыбнулась. — Мне здесь больше нравится! Вы не будете возражать, если я с вами рядом посижу?
— Нет, что вы?… Нет конечно!.. — радостно улыбнулась в ответ девчонка. — Тогда давайте я вам вина налью. Сейчас первый тост уже скажут.
Поздравительную речь произнес Валерий Ильич. Витиевато и с чувством. И про славный трудовой путь юбиляра помянул, и про добрый, но строгий характер, и про широкие демократические взгляды, и даже про замечательное его членство в партии «Единая Россия». Как же достойному руководителю без партии обойтись? Вообще никак. Без нее и юбилей никогда не наступит. В конце речи народ с шумом повскакивал со своих мест, потянулся бокалами к обладателю всех этих достоинств. Кто смог, тот дотянулся, а кто не смог, так выпил. Марина тоже с удовольствием осушила свой бокал. Очень пить хотелось. Да и вообще расслабиться.
Откусив от бутерброда и почувствовав, как в голове приятно зашумело, она снова обратилась к своей соседке:
— Слушай, а тебя как зовут? Ничего, что я на «ты»?
— Нет. Ничего. Нормально. Меня Лилей зовут. А вас Мариной Никитичной, да?
— Точно. А ты давно здесь работаешь?
— Нет. Я тоже новенькая. Две недели назад устроилась. Толком не знаю никого.
— О! Сестра по несчастью, значит! Ну, тогда наливай, Лиля, там уже новую речь собрались говорить.
После четвертого тоста Марина почувствовала себя совсем хорошо. Пробежалась взглядом по лицам — нормальные вполне люди! Едят, смеются, женщины глазками стреляют, мужчины остроумничают вовсю, кто как может. Обыкновенная корпоративная вечеринка. Классическая. Скоро наверняка музыку включат, плясать пойдут.
Не успела Марина подумать о музыке, как она тут же и грянула разухабистым шлягером Дженнифер Лопес, под который так и хочется пуститься в пляс, невольно повторяя движения сексапильной латиноамериканки. Народ тут же задвигал стульями, освобождая себя из плена. А дальше — тоже все как обычно, все по сценарию. Женщины стали танцевать, а мужчины гуськом потянулись к выходу — курить. Лиля тоже вскочила со своего стула, потянула Марину в круг танцующих. Что ж, можно и приобщиться. Отчего ж нет? Раз пошло такое веселье. Не оставаться же за столом в одиночестве? Тем и хороши эти корпоративные вечеринки, что создают иллюзию единения людей, собранных в одном месте волей обстоятельств. Когда идешь на новое место работы, ведать не ведаешь, с кем тебя судьба столкнет. Хочешь не хочешь, а дружи! Люби их всех, преодолевай комплекс вынужденного общения, улыбайся в ответ мило и пьяненько. Ничего, нормально. Под Дженнифер Лопес отплясали, теперь и под нашу звезду-фабрикантку можно, и даже под Сердючку можно, чего уж там. Хотя Марина эту Сердючку терпеть не могла и в трезвом нормальном виде ни за что бы не стала выделывать ногами смешные коленца в соответствии с предлагаемой ею кудрявой и бесшабашной мелодийкой. А что делать? Ешь что дают. Все выделывали, и она выделывала. Только почему-то оборвалась Сердючкина песенка на полуслове, освобождая место Филиппу Киркорову с его надрывным «…немного жаль моей любви…» Что это? Шутка невидимого диджея?
Сразу в стайке отплясывающих женщин появилась неловкость — кто, стоя на месте, размахивал ладошками перед лицом, одновременно пытаясь остудить раскрасневшиеся щеки и заодно пошнырять глазками в надежде, не идет ли кто из мужчин приглашать на медленный танец, а кто скромной ланью рванул на свое насиженное место, делая вид, что вот нисколечки никому и не нужен этот медленный танец, ну вот нисколечки! Просто, понимаете ли, пить ужасно захотелось, да и тортик на столе стоит. Марина, тоже остановившись, с ужасом увидела, как резво пробирается к ней сквозь толпу Валерий Ильич. Отступать было поздно. Да и некуда. Может, тоже резвой ланью на свое место рвануть? Бесполезно, он ее и там достанет. Надо будет отнекиваться как-то, ставить мужчину в неловкое положение. Лучше всего — вообще сбежать. Домой. Отступив машинально назад, Марина совсем было развернулась, чтобы осуществить свой коварный план, и тут же ткнулась плечом в широкую мужскую грудь в синей рубашке с голубым галстуком в серую полосочку. И пролепетала в эту грудь неожиданно для самой себя:
— Разрешите вас пригласить.
Остальное действо провернулось перед ней как в круговой панораме. В ритме медленного танца. Сначала проплыло рядом удивленное и обиженное лицо Валерия Ильича, а потом — о ужас! — выскочило откуда-то в кадр лицо той самой слоноподобной девушки Альбины, что давеча презрела ее в туалете ни за что ни про что. Глаза ее метали вполне осязаемую женскую досаду и злобу, и все это было направлено именно на нее, на Марину. Странно. За что? Что она такого плохого сделала?
