– Ну-с, молодой человек, – сурово и по-хозяйски обратился Андрей Николаевич к Иннокентию, – расскажите нам, чем занимаетесь?
– Пап, я же тебе рассказывала, – пыталась смягчить обстановку Лиза.
– Что рассказывала? Где познакомились, не знаем, где работает, не ведаем, кто таков, неизвестно. А ты у меня единственная дочь. Правильно, Иннокентий, говорю? – Андрей Николаевич вроде шутливо, но в то же время довольно строго посмотрел Иннокентию в глаза. – Как бы вы на моем месте поступили, а?
– Все правильно, я полностью вас поддерживаю. Я архитектор. Архитектурный институт закончил, который раньше Вхутемасом назывался, в профсоюзе состою, – чуть виновато начал Иннокентий.
– А документик есть? – вдруг поинтересовался Андрей Николаевич. – Так, для порядка?
– Документик? Папа, ну как так можно? – вскинула бровь Лиза. – Я ж не первого попавшегося в дом тащу!
– Первого, не первого, а время нынче такое, что лучше на документ посмотреть, чем словам доверять, извините. Я человек пожилой, недоверчивый, мне спокойней будет.
Иннокентий взял с рядом стоящего стула папку, порывшись, вынул оттуда корочку грязно-бордового цвета и молча протянул ее через стол.
– «Жуков Иннокентий Петрович, ведущий архитектор «Архитектурной мастерской по перепланировке г. Москвы» при Моссовете», – прочитал вслух Андрей Николаевич и внимательно посмотрел на жениха, сверяя фотографию в документе. – Да, похож, ничего не скажешь. Извините, молодой человек, обычная проверка, вы ж не на один раз зашли, я вам свою дочь на всю жизнь вверяю, если я правильно понял, так?
– Ну что вы, Андрей Николаевич, я сделал бы точно так же, – еще раз повторил Иннокентий, взяв за руку Лизу. – Такую замечательную девушку надо беречь как зеницу ока!
– А мне, Андрюшенька, неудобно перед гостем, – произнесла Софья Сергеевна. – Человек только вошел, а ты, как на проходной завода, документы спрашиваешь. Вы расскажите лучше, как вы с Лизонькой познакомились, а то она все молчит и молчит, из всего тайну делает.
– Ну мама! – вспыхнула Лиза. – Это даже неловко!
Иннокентий взял Лизу за руку, усмиряя ее всплеск, и она тотчас замолчала, посмотрев на него абсолютно покорными, влюбленно распахнутыми глазами.
– Она меня спасла. Не знаю, что было бы, если бы не она. Мы познакомились два месяца назад на премьере нового фильма «Волга-Волга», видели?
– Нет, но уже достаточно о нем слышали и читали, надо сходить, артистка там поет хорошо, – сказал Андрей Николаевич.
– Да, фильм удивительный, музыкальный, просто культурный прорыв, говорят, хотя я не досмотрел тогда до конца! Так вот, места оказались в зале рядом. Сижу, смотрю, слушаю песни, ничего не подозреваю. Вдруг понимаю, что начинаю задыхаться, грудь заложило, слезы из глаз, воздуха не хватает. Причем началось все абсолютно неожиданно, посреди совершенного здоровья. Терпел, сколько мог, потом вышел… Первый раз в жизни такое.
– Нет, ты не вышел, – перебила его Лиза, – ты захрипел и стал заваливаться мне на плечо! Представляешь, мамочка, сидит рядом такой импозантный мужчина, смотрит кино, радуется и вдруг начинает хрипеть и задыхаться! Ну, думаю, пришла в кино, чтобы отдохнуть от работы! В общем, я его вывела из зала прямо на улицу, на свежий воздух.
– Мне даже показалось, что ты меня не вывела, а вынесла! – сказал Иннокентий. – Сидели мы потом на лавке, пока я не отдышался и не пришел в себя, разговаривали. Лизочка мне рассказала, что она врач, работает в больнице, одновременно изучает эту новую болезнь, аллергию.
– А я его спросила еще, бывает ли у него летний насморк, когда без простуды, а так, нос течет, глаза слезятся…
– Лизонька, ты уверена, что это разговоры к столу? – спросил несколько смущенный Иннокентий.
– Ну, мы к таким разговорам привыкли давно, это же работа моя! – Лиза продолжала. – В общем, так и оказалось, у Кеши классическая аллергия, прямо по учебнику! Непонятно только пока, на что именно. Его надо изучить еще!
– Лиза сказала, что вы архитектор, собственно, и больше ничего, – сказал Андрей Николаевич, наливая гостю все еще холодной водки. – А что именно вы сейчас строите? И работаете где?
– В архитектурной артели у Жолтовского, работаю над одним важным проектом.
– Вы имеете в виду в рамках генерального плана реконструкции Москвы? – спросил вечно всем интересующийся Андрей Николаевич.
– Конечно, сейчас все московские архитекторы над ним работают. Я и в разработке Дворца Советов участвую. Наш отдел делает огромный зал, на 20 тысяч человек, представляете? Там будет светотехнический купол, художественные декорации и аппаратура по воспроизведению музыки, все по последнему слову техники!
– А на каком этапе сейчас строительство? – спросила Софья Сергеевна.
– Котлован уже готов, укрепляем. Тяжело там, Черный ручей протекает, грязь, не сушится ничего, но работаем, мы же советские люди, нам любые трудности по плечу! Это будет самое высокое в мире здание! В этом мы точно догоним и перегоним Америку, как сказал товарищ Сталин.
– У нас в больнице медсестра родила мальчика, и знаете, как назвала? – с улыбкой спросила Лиза. – Догнат-Перегнат! Или Догнатий-Перегнатий. Зовет его Игнат, но по паспорту будет так.
– Господи, ну это уж слишком, – возмутилась Софья Сергеевна. – О детях совсем не думают, как же ему жить с таким именем? Все эти Оюшминальды, Даздрапермы, Выдезнары, это же просто непроизносимо! Я понимаю, Вилор или Далис, звучит, но все остальные, – уму непостижимо!
– Да, согласен, Софья Сергеевна, есть перегибы! – усмехнулся Иннокентий.
– А как вы видите Москву через 10–20 лет, молодой человек? Вы должны уже работать над будущим, так? – спросил Андрей Николаевич, отправляя в рот маленький соленый огурчик.
Иннокентий посмотрел на потолок, чуть отодвинулся от стола и, вынув из-за ворота салфетку, начал:
– Москва, конечно, изменит свой облик кардинально. Мы снесем все остатки старого, царского, и построим внушительные и величественные, как эпос, площади…
– Как что, простите? – усмехнулся в усы Андрей Николаевич.
– Ну, эпос, такое цельное гармоничное произведение… Широкие проспекты по 120 метров, уходящие вдаль от центра к периферии, радиальные кольца, как кольца у среза дерева, много, чтоб удобней было транспорту. Новые проспекты – Новоарбатский, Новомясницкий, улица Горького, Ордынка. Еще обязательно будет цветной асфальт! Это мое предложение! Представляете, как будет живо и красиво? На Красной площади будет красный асфальт, на Пятницкой, скажем, синий, на улице Горького – зеленый. Будет легче гостям столицы находить дорогу, а москвичи станут веселее жить! Ведь как говорит товарищ Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселей!» На каждой площади величественные дома, украшенные барельефами, скульптурными группами и световыми рекламами, фонтаны и деревья, много деревьев, чтобы гражданам легко дышалось… – мечтал Иннокентий, изредка сглатывая слюну, которая вырабатывалась от избытка чувств и грез.
