– Зачем ты потащила их с собой? – вдруг ревниво спросил Володя. – Мы и вдвоем бы справились!
– Не справились бы, – ответила Таня. – Не справились бы. Там охрана. Несколько человек сразу придется уложить. И потом – они бывшие контрабандисты, они хорошо знают берег моря и все подземные логова. Без них не было вообще никакого смысла идти.
– А если это не тот вход?
– Зачем гадать? Может быть все что угодно, но только зачем об этом думать? – нервно усмехнулась Таня.
Вдруг впереди загорелся красный огонь, отчетливо проступающий сквозь темноту.
– Нашли! – Она резво побежала вперед. Володя неотступно следовал за ней.
Люди Тани стояли возле дощатой двери, которая находилась под самой горой. Она буквально вросла в песок. Из-под двери пробивалась узкая полоска тусклого света.
– Алмазная, сдай назад! – Бывший контрабандист обернулся к Тане с лицом, не предвещающим ничего хорошего. В руке его был зажат какой-то небольшой темный предмет. Очертания предмета были круглыми, и Таня не могла понять, что это такое.
– Что ты собираешься делать? – удивленно спросила она.
– Танцы танцевать! Сдай назад, говорю! Ты зайти хочешь или нет? Я людей на верную смерть не поведу! Сдай по-хорошему! – зарычал он, но, разглядев выражение лица Тани, принялся ее уговаривать: – Там охрана внутри, всех нас положат, как откроют стрельбу. А снаружи охрану не выставили. Только один способ есть, – контрабандист разжал ладонь. – По-другому зайти никак не можна…
На его ладони Таня разглядела самодельную бомбу, которые делали на Молдаванке. Такой бомбой пользовались почти во всех бандах, она была эффективной, хоть и слишком шумной. Таня подумала, что девушки, находящиеся под землей, вряд ли сидят возле двери. А за дверью – твари, которые торгуют живым товаром, люди афериста Гольштейна. Того самого Гольштейна, дьявола в образе человека, который с самого начала во всем лгал, а потом пытался убить…
Володя понял, что Таня приняла решение, ее губы сжались в суровую, резкую полоску, она отступила назад, увлекая его за собой:
– Бросай!..
Выбив дверь мощным ударом плеча, бывший контрабандист швырнул в открывшийся проем свою бомбу. Взрыв был не сильный, но чувствительный. Таню и Володю присыпало фонтаном щебня, земли и песка. Песок неприятно забился в ноздри и волосы. Все-таки они отошли недостаточно далеко, потому что сразу после взрыва что-то словно взорвалось в Таниной голове, отдаваясь в ушах неприятным пронзительным звоном. Из ноздри потекла тонкая струйка крови, и Таня в раздражении смахнула ее рукой. Ее люди бросились внутрь.
Потом началась стрельба. Она звучала настоящей канонадой в тихом ночном воздухе. Володя тоже бросился внутрь, вскидывая свой револьвер. Как он ни пытался быть другим, в глубине души он был точно таким, как окружавшие его бандиты. Жажда крови, схватки, охотничий азарт захватили его с головой, в то время как, прячась за каменной стеной, Таня продолжала тихонько стоять, чувствуя, как выстрелы, звучащие в ночи, разрывают ее душу.
Ей думалось, что никогда, что бы в ее жизни дальше ни произошло, ни за что она не привыкнет к ним.
– Идем, – покрытый сажей, песком, землей, перепачканный, но воодушевленный Володя потащил ее за собой, – идем. Там больше никого нет. Ну… почти никого…
Споткнувшись у порога о два трупа (это были не ее люди, нервов Тани едва хватило на то, чтобы это заметить), она прошла дальше по узкому проходу, напоминающему лабиринт. Среди этих вековых камней пахло порохом и кровью… Коридор вел в небольшую комнату, из которой снова разветвлялись ходы. Причем часть этих ходов шла вверх, а часть – вниз, судя по всему, под море.
В этой своеобразной нише, сделанной стихией или руками человека, никто бы не смог сказать в точности, лежал раненый Гольштейн. Кто-то прислонил его спиной к плоскому камню, но обессиленное, обескровленное тело сползло вниз, оставшись в неудобной, неестественной позе. На груди его расплывались многочисленные кровавые пятна. Из разбитой в области виска головы обильно текла густая кровь.
Но Гольштейн был еще жив. Он тяжело, с присвистом, дышал. Его широко раскрытые, почти неподвижные глаза неотрывно смотрели на Таню. Она подошла ближе, опустилась на корточки. Чуть поправила разбитую голову.
– Прости меня… – Гольштейн не отрываясь смотрел на нее. – Прости… меня… я не хотел… это она… сказала…
– Что сказала? – просто так, по инерции, спросила Таня. На самом деле она прекрасно знала, что он собирается произнести.
– Сказала… ты ищешь… девушек… найдешь… тебя убрать… сказала… ты узнаешь…
– Не говори. Тебе тяжело говорить. Я отвезу тебя в больницу.
– Нет. Поздно. Слушай. Я должен сказать… она чудище… цирковой уродец… оно… ты должна… Цирк Барнума… сейчас…
– Цирк Барнума? Что это значит? – Таня насторожилась, такого она не ожидала и с удивлением очень внимательно стала прислушиваться к его словам. – Ты говоришь о Никифоровой? О Марии Никифоровой?
– Она шантажировала меня… она заставила… оно… урод… цирковой уродец… – Тело Гольштейна вдруг дернулось, словно его мучили судороги, а на губах выступила кровавая пена. Глаза принялись стекленеть. – Оно… Ты должна… цирк Барнума…
Резко дернувшись, Гольштейн повалился набок, захлебываясь кровавой пеной. Тело его забилось в судорогах, затем вытянулось в дугу, глаза остекленели. Все было кончено…
За последние несколько дней Таня так часто видела смерть, что должна была бы привыкнуть к этому зрелищу. Но она не привыкла. Каждый раз что-то с болью обрывалось в ее душе. Вот и сейчас, несмотря на то что лежавший перед ней человек пытался ее убить, Таня заплакала.
Аккуратно, надавливая на веки пальцами, она закрыла его глаза. Лицо Гольштейна стало невероятно спокойным. И после смерти он был очень красив. И даже зная о нем всю правду, Таня против своей воли ощутила комок в горле.
Она резко поднялась на ноги, стремясь поскорее отойти от застывающего тела, как вдруг ее внимание привлекла связка ключей на поясе Гольштейна. Отцепив брелок, Таня сняла их. Что это? Ключи от места, где держат девушек?…
Девушек, между тем, никто не искал. Бандиты из Таниной банды были заняты элементарным грабежом, рыская по пещере в поисках заначек дежуривших здесь работорговцев. Им уже попалось немало золотых монет, денежных купюр, неплохих ковров, продуктов и бутылок с хорошим вином, которое привозилось в город исключительно контрабандой. Богатую добычу сваливали посередине комнаты, там, где работорговцы, водрузив доски на каменный выступ, соорудили нечто вроде стола, усыпанного засаленными игральными картами. В серебряных кубках было налито вино. Что сторожили здесь люди Гольштейна, играя в карты?
Таня подскочила к бросившему бомбу контрабандисту и как следует тряхнула его:
– Где девушки?!
Он пожал плечами и уставился на нее с удивлением – до девушек никому не было никакого дела. Таня была в отчаянии, но вдруг ее гнев нарушил чей-то вопль:
