– Не! Не скажу.
Я успела увидеть, как Костик быстро посмотрел куда-то влево и сразу отвернулся. Я как раз недавно читала в старом учебнике по психологии, который нашла в нашей библиотеке в училище, что человек часто выдает себя именно таким образом. Его взгляд направлен в то место, о котором он не хочет говорить, где что-то спрятано или куда не должен посмотреть его собеседник. Человек как будто проверяет, хорошо ли он это спрятал.
Я сделала вид, что ничего не поняла. Ясно, Костик мне не друг, убежать никак не поможет. Он опять стал подступаться ко мне с довольно наглыми объятиями. Странно, неужели я произвожу вид доступной девушки, которую можно так трогать? Или просто он пытается по глупости как можно скорее сблизиться со мной, чтобы я осталась?
– Ага, хорошо, – сказала я. – Я остаюсь.
– Кла-а-асс, – ответил Костик, довольно ухмыляясь. Он решил, что он правильно меня потрогал, и я растаяла.
Я не стала его разочаровывать и даже потрепала по щеке.
– Покажи движения, – сказала я. – Включай музыку. Я поучу танец.
– Ага, – кивнул Костик.
Я недавно видела, что он уходил за дверь, чтобы включить фонограмму.
– А я обувь пока поменяю. В ботинках неудобно.
Костик ушел включать музыку, а я, взяв со стула свою куртку, быстро выбежала из другой двери, надеясь, что Фрося еще не спустилась со второго этажа.
Пробежав по анфиладе комнат – запутаться невозможно, путь по ней только один, я оказалась в той же красивой огромной гостиной, куда попадаешь сразу, заходя с улицы. Высокая дверь со стеклянными вставками была закрыта, но, к счастью, замок можно было открыть изнутри без ключа. Я боялась, что во дворе бегают собаки – я видела в фильмах, что на ночь в таких имениях иногда спускают сторожевых собак. Но собак не было, зато у огромных кованых ворот ходил охранник. Еще один прохаживался вдалеке по периметру большого заснеженного сада.
Я спокойно подошла к охраннику. Он молча посмотрел на меня.
– Меня Ефросинья Петровна выгнала, – сказала я.
Он вопросительно поднял брови, поправил большую меховую шапку – я только сейчас рассмотрела его костюм, он был одет как древний русский или скандинавский воин, наверное, это тоже часть Фросиных «проектов». Но оружие у него было современное – обычный пистолет в кобуре на боку.
– Ща наберу ей, – ответил он.
Я похолодела. Ну все. Я отсюда не выйду. Забор трехметровый, с колючей проволокой. Все закрыто, не перелезть, дырок в таком заборе не бывает.
– Не надо, – тихо попросила я. Значит, Фрося наболтала – пользуется она телефоном, если нужно.
– Чё? – переспросил охранник, сплевывая семечки и тыкая пальцем в клавиатуру.
В другой момент мне бы стало очень смешно. Молодой еще дядька, в старинной одежде, с кобурой, грызет семечки, то и дело поправляя сползающую шапку. Не на его голову шита… Но сейчас мне было не до смеха.
– Чё-т не берет трубку хозяйка. Жди.
– Пожалуйста… – Я хотела заплакать для убедительности, некоторые девочки плачут легко, но у меня не получилось.
– А чё выгнала-то? Из-за лошадей?
Я неуверенно кивнула.
– А-а… ясно. Мою сестренку тоже из-за лошадей… А если она не может выносить запаха этого? А Ефросинья ее чистить конюшню заставляла. Брала, говорила – танцевать будешь, а сама…
– Меня тоже танцевать сначала попросила, – как можно жалобней сказала я, проклиная в душе свой авантюризм и любопытство, из-за которых я здесь оказалась.
– Да-а… – Охранник достал из кармана новую порцию семечек. – А чё Костик? Подваливал к тебе уже?
Я кивнула.
– К Лизку тоже подваливал, собака… Лизок – сестренка моя… Получил от меня… Меня самого Ефросинья Петровна чуть не турнула под зад из-за этого.
Я сочувственно шмыгнула носом. Получилось убедительно, охранник подмигнул:
– Вот такие мы люди бедные, ага? Чё нам скажут, то и делаем.
– Выпустите меня, пожалуйста… Я на автобус не успею.
– Так не успела уже! – махнул рукой охранник. – Лучше со мной постой. А то Ефросинья меня потом четвертует, если чё. На мое место, знаешь, сколько народу просится? Только и ждут. Чё-т не берет трубку…
– Телефон в бассейне лежит… – тихо сказала я.
– Да? А чё ты так разговариваешь? Больная, что ли?
– Больная… – кивнула я и для убедительности покашляла. «Лживая, – прокомментировал мой бес. – Лживая и подлая». – «Сам ты подлый!» – удивилась я. Надо же, у моего беса тоже есть моральные категории, оказывается.
Охранник подозрительно посмотрел на меня.
– А чё с тобой?
– Туберкулез в открытой форме. – Я еще раз покашляла, тем более что на морозе, который как-то стал крепчать к ночи, это было совсем несложно.
– Так, знаешь, стой здесь, а я схожу в дом. Гриш… – сказал охранник в рацию. Я увидела, как второй, который ходил кругами вокруг замка по забору, остановился и посмотрел в нашу сторону. – Я отойду в дом. Ефросинья трубку не берет. А тут вот…
– Можно я у вас в дежурке посижу? – спросила я.
– Вот еще! С туберкулезом…
И он, не оборачиваясь, пошел к дому. А я кашляла и кашляла, на самом деле не могла остановиться. Охранник дошел до половины дорожки, замедлил ход и неожиданно повернул назад.
– Слушай, иди уже. А то это самое… всех перезаразишь.
– На морозе гибнут все бактерии… – зачем-то сказала я.
– Знаешь, гибнут не гибнут… Кто меня потом лечить будет? Вот ты больная на работу нанимаешься – не от хорошей жизни ведь. Ну и вот. Никому мы здесь не нужны, в этой стране. Ефросинья нужна, а мы – нет. Страна – дерьмо. Для олигархов. А мы – мусор. Кто получше – того принарядят, работать на себя заставят, пока здоровые. А потом – на свалку. И утрамбуют. Чтобы завтра следующих туда привезти, отработанных. Иди-ка ты лечись. А то вот у Костяна сестренка болела, все думали – само пройдет, а оно не прошло. Теперь сколько ни плати, не помогает. Крутится Костян тут у хозяйки, крутится, все без толку. – Говоря, он отпер мне дверь у ворот. – Автобус будет через полтора часа. Куда идти, знаешь?
Я помотала головой.
– Город – вон там, – охранник показал рукой налево. – В машины лучше не садись. А если автобус едет, то голосуй сразу. Даже если в другую сторону.
– Зачем мне в другую сторону? – удивилась я.
– Так хоть куда-нибудь доедешь. А там в тепле подождешь да и пересядешь. Деньги есть?
Я кивнула.
– На. – Он пошарил в кармане и протянул мне сушку и пятьдесят рублей.
Я видела, что он давал от души, поэтому сразу взяла. Конечно, сушку эту лучше не есть – она лежала в кармане вместе с деньгами. А пятьдесят рублей не были похожи на милостыню. Это что-то другое.
