«Я буду в Москве неделю. Давай увидимся», – просто и понятно написал Андрей с перерывом ровно в полторы минуты.
Я, недолго поколебавшись, ответила:
«Но я сегодня уеду обратно».
Через секунду пришло сообщение:
«Давай сегодня».
«Тебя отпустит мама?»
«Да».
Я хотела спросить, скажет ли он Анне Михайловне, что уйдет, чтобы встретиться со мной, но не стала. Зачем ставить его в неловкое положение? Разберется сам.
С опаской я прошла в туалет на Ярославском вокзале, чтобы взглянуть на себя и немного оттереть одежду и пригладить волосы. Выглядела я сносно, несмотря на порванные рукава. Ну и что. Сейчас вообще такая мода – рваная одежда. Никого похожего на Раю там не было, но я на всякий случай побыстрее умылась, стерла грязь с брюк и куртки и вышла.
Андрей предложил мне встретиться в центре, у Манежа, напротив Исторического музея, но я попросила его приехать на Ярославский вокзал, чтобы не потеряться и не отходить далеко от того места, откуда – я была уверена – я сегодня же вернусь домой. Точнее, в общежитие. Как-то я пока не привыкла называть его домом. Детский дом все-таки стал мне хоть каким-то домом за пять лет. А здесь все было очень временно. Дом мой – у меня в душе. Наша с мамой квартира, только больше, светлее… Я иногда люблю представлять, как я буду там жить, какие у меня будут светлые стены, большие окна – широкие и низкие, на окнах будут цветы, обязательно орхидеи и еще цветы с цветными листьями – я видела такие у прокурора в кабинете. Пестрые, розово-зеленые листья…
Я решила ждать Андрея внутри вокзала, на улице было прохладно. Я видела, что полицейские, охраняющие помещение, ходившие по периметру, уже пару раз вопросительно взглядывали на меня, особенно один.
– Что поделываем, документики имеются? – спросил наконец, второй, когда они в третий раз пошли мимо меня.
– Я жду своего товарища, – ответила я. – Документы есть, вот, пожалуйста.
Полицейский самым внимательным образом изучил мой паспорт, не нашел, к чему придраться, отдал мне его.
– А вид почему такой? Подралась где-то?
Я помотала головой. Они еще потоптались и пошли дальше.
Нет, так не пойдет. Если на взгляд полицейских я выгляжу не очень… Как же я буду встречаться с Андреем?
Я услышала звонок.
– Руся… – По телефону голос Анны Михайловны был приятнее и моложе, чем в жизни. – Гм… Я хотела спросить, как ты добралась до Москвы. И не нужна ли тебе помощь?
– Нет, – ответила я и, подумав, добавила: – Спасибо.
– Да пожалуйста!.. Ох, как тяжело с тобой стало…
Анне Михайловне, которая разговаривает со мной теперь раз в год, – тяжело. Наверное, что-то со мной не так, если людям со мной тяжело. Я почувствовала, что отступившая было боль снова заползает в голову, начинает давить изнутри на виски, на лоб. Я расстегнула куртку, проверяя заодно, хорошо ли я убрала паспорт.
– Руся! Поговори со мной нормально!
– Хорошо.
– Пока Андрея нет, вот решила позвонить тебе…
Наверное, она не знает, что он поехал ко мне. Иначе бы не так со мной разговаривала.
– Что у тебя в Москве? Куда ты шла? К кому? Зачем?
Она уверена, что имеет право задавать мне такие вопросы? По праву взрослого? Так я сама уже почти взрослая, пара месяцев осталось до семнадцати. Или по праву бывшего шефа? А разве бывшие имеют какие-то права? Бывший папа, например… Вот он думает, что имеет на меня права. А если я выросла без него в детдоме, то разве у него остались какие-то права на меня, на мою жизнь, на мою душу? Ведь он пытался давить на родственные чувства, на жалость, на мою порядочность… А уж Анна Михайловна – тем более.
Другое дело, что мне очень бы хотелось, чтобы все было не так. Чтобы папа был нормальным папой, чтобы он вдруг в какой-то момент понял, что у него есть я. Я ведь так и решила поначалу, когда он появился – что в нем проснулись отцовские чувства. И так же с Анной Михайловной. Мне было спокойно и хорошо, когда я знала, что могу ей в любое время позвонить, обо всем поговорить. Могу написать о своей жизни… Я никогда не звонила и писала редко, но знала, что могу. Но то время давно прошло. Так зачем она сейчас меня о чем-то спрашивает? Она села в машину на трассе и спокойно уехала в Москву. А теперь ее заедает совесть?
Я вздохнула. Как-то странно получается. Как будто я хорошая, а все вокруг меня – не очень. Где-то здесь есть подвох и логическая ошибка.
– Руся! Ты меня слышишь? Почему не отвечаешь?
– Слышу.
– Тебе… – Анна Михайловна помедлила, —…тебе Андрей не звонил, случайно? Ты знаешь, ему сейчас нельзя ни на что отвлекаться. У него сложнейшая учеба. Место, куда он поступил, просто исключительное. Туда проходят строжайший отбор. И…
Я уже все поняла. Я бы не стала с ней разговаривать, если бы она не была матерью Андрея. А если бы она не была матерью Андрея, она бы мне сейчас и не звонила. Потому что я ей больше не интересна. Я была ее подопечной, она обо мне заботилась. А сейчас я – просто опасность.
Что ей сказать? Наврать? Или ответить, что звонил, и что тут такого?
Я колебалась-колебалась и нажала отбой. Не хочу врать и не хочу подводить Андрея. Ведь я не знаю, что он ответит матери на этот же вопрос.
Я видела, как парень в грязной серой куртке с вороватыми глазами все поглядывал на меня и на мой телефон. У меня слишком хороший телефон, спасибо Виктору Сергеевичу. Еще не хватало, чтобы у меня выхватили телефон – такое уже было в электричке два года назад. Я спрятала его подальше. И решила пока сходить на третий вокзал, поискать там Любу, я как раз уже немного отдохнула.
Мне на глаза попался аптечный киоск, я зашла туда, купила аспирин. Поколебавшись, градусник покупать не стала. Я и так чувствую, что у меня температура. Я недавно читала о том, как йоги управляют своим телом. Надо и мне так научиться. Вот как раз подходящее время, чтобы начать. Можно сосредоточиться и попробовать согнать температуру. Я выпила аспирин, запив очень вкусным клюквенным морсом, который мне посоветовала купить фармацевт, видя, как я с интересом разглядываю баночки с соками и сиропами.
На Казанском вокзале, который был на этой же площади, людей было больше. Наверное, только что пришел какой-то поезд. Все шли с большими чемоданами и баулами. Я отошла в сторонку, к открытому киоску с газетами и журналами. Мой взгляд упал на заголовок «Театральная жизнь».
– Можно мне посмотреть журнал? – спросила я.
Продавщица взглянула на меня:
– Нет, – ответила она.
– Электронная версия есть, – проговорил мужчина, листавший книжечки со сканвордами. – Всё там можно почитать.
Я смотрела на журнал и понимала, что на обложке человек, который, возможно, приходится мне родным дедом. Чем больше я на него смотрела, тем больше мне это казалось. На журнале была фотография старика Ростовцева в роли какого-то графа. В камзоле, но с небольшой аккуратной бородкой и усами. В старике трудно увидеть себя саму, но ведь у него точно такие же глаза, как у меня, линия бровей… Вот на папу я внешне совсем не похожа. Я его разглядывала и удивлялась – где же в нем я… Может быть, мне просто не хотелось увидеть в папе себя, а в Ростовцеве хочется…
