– У меня только карточка, – сказала я.
– Давай карточку, – улыбнулся один и протянул руку.
Я поняла, что сейчас мне придется отдать им в руки карточку. А вдруг они скажут, что и тоже карточка – их, а не моя?
К киоску подошла какая-то женщина, стала выбирать чехол. Один парень занялся с ней, другой стал ковыряться в своем мобильном. Я дотянулась через небольшой высокий прилавок до своего телефона, схватила его вместе с зарядным устройством и быстро пошла прочь.
– Эй, а ну, вернись! А деньги? – закричали парни. Но бежать за мной не стали.
На Ярославском вокзале людей было чуть меньше, чем на Ленинградском, но все равно мне пришлось обойти зал несколько раз, прежде чем я заметила девочку, и правда сидящую на лавке, одну, в красной шапке. Точнее, в малиновой. Еще не подойдя, я поняла, что это не Люба. Девочка обернулась на меня.
– Ты одна здесь? – спросила я.
Девочка независимо пожала плечами и отвернулась. Вокруг никого взрослых не было. Сумка у нее была легкая, платяная, можно было разглядеть в ней какие-то вещи – свитер, какие-то тряпки…
– Чё ты хотела? – незаметно подошедший сзади парень моего возраста или чуть помладше коротко и сильно пихнул меня в спину. – Чё те надо?
Я взглянула на него внимательно. Кто он этой девочке – брат, товарищ или как Паша Дахе – ведь они запирались в подсобке, когда Паше было четырнадцать, а Дахе, соответственно, двенадцать… И точно они там не баночки с шампунем сортировали…
Я молча смотрела на девочку. Бледная, с тонкой кожей, шелушащейся на носу. Губы обветрены, но утром, кажется, были накрашены. Ногти на руках с ободранным лаком, неровные прядки пегих волос тоже красились, месяца три назад – уже сильно отросли.
Я отступила назад, чувствуя, как волна отчаяния накатывается на меня, и я не могу с ней совладать. Я так некстати еще заболела. И так я беспомощна против всех несчастий и неприятностей, которые происходят с людьми вокруг меня – со знакомыми и незнакомыми. А теперь я еще и сама нездорова, и у меня недостаточно сил. Но и без болезни я всем помочь не могу. Вот я вижу, что явно в жизни этой девочки что-то совсем не так. Этот парень, который по-хозяйски сел рядом с ней, обняв за шею. Понятно теперь, что не брат. По реакции ее понятно… Эти ее жалкие выкрашенные волосики, детская шапка, настороженный взгляд. Кто они – бродяжки? Или просто приворовывают здесь, на вокзале? И у них есть дом, а в доме есть хотя бы мама, пусть пьяная и никчемная, но есть? Или они вместе едут куда-то, ждут поезда? Почему тогда вещи так накиданы в мешок, как будто схватили охапку вещей и убежали с ними? Может быть, она на самом деле убежала из дома с этим парнем?
Я резко повернулась и быстро пошла прочь. Нет, так не получится. Так я Любу не найду. Снова и снова в кармане раздавались сигналы сообщения. Я достала телефон. Да тут целый букет… Точнее, три букета от разных моих… (как их назвать?) – товарищей.
«Блин, – писал, понятное дело, Паша. – Ты где? Ты где? Ты где?»
Пришел, наверное, навестить меня в общежитии. С яблоком или апельсином, который он стырил где-нибудь на лотке, и с Дахой, прячущейся за соседним киоском. А меня и след простыл.
«Столкнулся с твоим безграмотным мачо на лестнице общежития, – писал и Виктор Сергеевич со всякими значками и смайликами, некоторые из них у меня не читались, поэтому я видела лишь бессмысленный набор знаков препинания. – Ну и фрукт он, конечно. Орать начал. Гони его. И кстати, ты где?»
Третье сообщение было ВКонтакте. На вокзале оказался бесплатный вай-фай. У меня замерло сердце. Я тогда, полтора года назад, так долго ждала сообщения от Андрея. А сейчас была уверена, что он не напишет. И не хотела думать почему. Но он написал и, судя по всему, сразу, как сел в машину. А потом, когда приехал домой. Два сообщения. «Привет, я хотел узнать, как ты добралась?» И второе: «Очень глупо все было. Не обижайся на мою маму, она добрая».
Я не знала, на какое отвечать. И что тут можно сказать? Поэтому я пока не ответила Андрею ни на первое, ни на второе сообщение, а своим верным товарищам написала: «Я ищу Любу», обоим одно и то же, без конкретики. Зачем им моя удивительная конкретика? Машины, на которых я добиралась, московские вокзалы, Рая и ее темная квартирка… Чем они могут мне помочь?
Я стояла в растерянности около Ярославского вокзала, думая, что мне делать и куда идти. Ехать обратно, в общежитие? Лечь и выздоравливать… Что, я такая слабая? Я сразу сдалась? Когда я читаю книги о войне, смотрю фильмы, особенно старые, я не могу представить себе, как бы я все это вынесла, как выносили они, парни и девушки моего возраста. Как бы спала на голой земле – осенью, зимой. Месяцами… Не мылась бы, ходила в мокрой одежде, которая высыхала бы прямо на мне… Как бы воевала – с оружием, лицом к лицу с беспощадным врагом… Я бы пошла воевать, и меня бы взяли, я сильная, сейчас просто никак не могу выкарабкаться…
Я прислонилась к рекламному щиту, на котором загорелый полуголый дядька, довольно молодой, но не юнец, рекламировал шоколадки. А он, этот дядька, смог бы спать в окопах, жить одной мыслью, одной целью – победить врага в войне? Не знаю…
Я решила немного отдохнуть и составить план действий. Плана на самом деле у меня не было никакого. Рядом был еще один вокзал, и самое простое и правильное было – поискать Любу там. Не думаю, если я сама теряюсь в Москве с первой секунды, что Люба поехала куда-то на метро. Если уж она добралась до Москвы, она где-то здесь. Память вдруг подсказала – ведь я не просто так придумала этот вокзал.
Когда я только приехала в детский дом и не хотела ни с кем общаться, никого видеть, наша прекрасная директор сажала меня у себя в кабинете, пока все были в школе, и я переписывала и переписывала рассказ Льва Толстого «Три смерти». Потом я ела вместе со всеми, возвращалась к ней кабинет, опять переписывала – до вечера, ужинала в столовой, сидела у окна и ложилась спать. И я смутно помню разговоры о том, что какие-то наши мальчики (тогда для меня они еще не были «наши», просто какие-то ребята из детдома) взяли и сбежали, и их поймали на вокзале, где они ночевали несколько дней. И очень, кстати, были довольны, это было потрясающее впечатление. Они свободно курили – там было полно окурков, воровали по мелочи, их подкармливали добросердечные люди, и еще было много еды, оставленной пассажирами. Я бы, конечно, пошла на это в крайнем случае, а для них это была увлекательная игра.
Люба, возможно, тоже слышала об этой истории, хотя ее привезли в детдом намного позже. Но нас Любовь Игоревна иногда ругала, что мы выглядим, как «бродяжки на вокзале, которые спят в углу у туалета». Вот что она имела в виду!..
В телефоне снова раздался сигнал сообщения. Я посмотрела на экран. Как удивительно. Почему они пишут в одно время…
«Ты где?» – в который раз написал Паша, которого разрывало от ревности и глупости. Ничего другого сказать или спросить он не мог и мучался.
Паше я ничего не ответила. Писать, что я в Москве – вызывать бурю его негативных эмоций и глупых вопросов. Достанется заодно Дахе, а ей нельзя теперь нервничать. Смешно… А виновата – я. Если бы не я, Паша бы не связался с Дахой, потому что терся с ней, исключительно чтобы доказать мне, какой он «мачо», как выражается Виктор Сергеевич.
