– Что ты хотела? – спросил меня Самвел. – Тебе дать хлеба?
– Нет. Спасибо, я хлеб купила. К вам, – с ходу сказала я, – случайно не заходила девочка? Одиннадцати лет, невысокая, худенькая…
– Ваша? – спросил Самвел.
– Ну да… Она убежала из детского дома… То есть не убежала, хотела жить у меня… Я ей как сестра… Но я попала в больницу… – Я поняла, что звучит это всё неубедительно, и замолчала.
Самвел очень внимательно смотрел на меня, потом встал, ловко взял с деревянного стеллажа булочку прозрачным пакетом и протянул мне и пакет.
– Люба? – спросил он. – Девушку зовут Люба?
– Ну да. Девочку, маленькую девочку… – Я показала рукой, какого роста Люба.
– Да, была, – кивнул Самвел. – Хотел ее оставить ночевать, но она убежала…
– Когда убежала? Когда это было?
Он подумал.
– Два дня назад. Нет! Три!
– А почему она убежала? Куда?
– Не знаю… – Самвел развел руками.
– Вы сообщили куда-то?
– А что я сообщу? Что пришла маленькая девочка, поела и убежала? – невесело улыбнулся Самвел. – Я так и понял: что-то не так с ней. Спрашиваю – где родители, она ничего не говорит, смотрит так… в пол. Сумка у нее была, большая.
– У нее телефон отключен… И бежать некуда. Наш детдом расформировали, и она уезжать не хочет.
– Она телефон заряжала! – вспомнил Самвел. – Такая серьезная, достала зарядку…
– Значит, взяла зарядку, подготовилась к побегу… Молодец… И где она теперь с этой зарядкой…
– Надо в полицию пойти… – не очень уверенно посоветовал Самвел.
– Они знают, ищут уже. Просто это я виновата. Надо было ее отвезти.
– Возьми, вот… – Самвел взял еще один прозрачный пакет и положил туда штук семь или восемь булочек.
– Спасибо. – Я даже не стала отказываться.
Мне очень хотелось что-то еще ему сказать – о том, какой он молодец, как это удивительно и не похоже на то, что я вижу вокруг себя. Но я не знала, как это сказать, и поэтому просто повторила:
– Спасибо вам.
– На здоровье! – искренне ответил Самвел. – Ты хрипишь. Не болей. Надо пить горячий чай.
– У меня… – Я не стала договаривать. Я чувствовала, что мне сейчас не нужно бегать по улицам, а нужно лечь в постель и полежать пару дней. Но это было совершенно невозможно, пока я не нашла Любу.
Мы вышли с Пашей на улицу, за нами вышел Артем. Он протянул молча Паше руку, и они долго прощались, обнимались, трясли руки. Я тоже протянула ему руку. Артем осторожно пожал мне руку и тут же отпустил. Хорошо, что законы не всегда исполняются. Кто-то пропустил, что Артем, в нарушение законов, живет и работает у Самвела. А ему ничего другого и не нужно. Хотя… Ведь у него даже среднего специального образования тогда не будет.
Я подумала секунду, сказала мальчикам: «Сейчас!» – и вернулась в булочную, подошла к Самвелу, который опять вышел в торговый зал, если можно так назвать маленькое уютное помещение. Сейчас я рассмотрела, что на стенах висели русские рушники и картины из чеканки.
– Артему надо учиться, – сказала я. – Ему только семнадцать лет. Хорошо, что он у вас, но он же не всю жизнь будет здесь жить.
– Пусть живет, – легко ответил Самвел. – Он хороший парень. Честный.
– Нет, – покачала я головой. – Так нельзя.
Самвел удивленно поднял брови:
– Интересно ты говоришь. Откуда все знаешь, такая молодая?
Я пожала плечами:
– Читаю много. И потом думаю о том, что прочитала.
– У тебя парень есть? – полуутвердительно спросил Самвел. – Он? – Хозяин булочной кивнул в сторону улицы.
– При чем тут это? Нет.
– У меня сын учится в Москве, я тебя познакомлю. Очень хороший мальчик. На финансиста учится.
– Спасибо, – вежливо кивнула я. – Но я про Артема. Раз вы как-то его опекаете, спасибо вам, пусть он пойдет учиться… не знаю… в торговое училище… или в кулинарное, может быть…
– Хорошо! – все так же легко согласился Самвел. – Пусть идет! Молодец, девочка. Приходи, когда хочешь, дам хлеба.
Последнее он мог не говорить, но я поняла, что он хочет сказать мне что-то хорошее, так же, как и я ему. Я решила: только найду Любу, займусь Артемом. Но делать это надо очень аккуратно, чтобы ему не навредить. Сейчас ему хорошо, а я могу все испортить.
Основной закон нашей жизни – несправедливость, я это знаю давно. Ты можешь либо принять это и жить, учитывая его, либо не принимать и всю жизнь пытаться справедливость восстановить. У меня бывают разные периоды. Иногда я не могу смириться с несправедливостью и начинаю строить планы – как это изменить. В малом и в большом.
Осенью я ходила на митинг, когда вырубали парк, чтобы построить новый дом. Люди выступали, говорили о парке, вообще обо всем – о свалке, которая разрастается неподалеку от города, о воде, которую стало невозможно пить из крана даже кипяченой, она сразу выпадает сильным осадком и отдает чем-то техническим, о водоеме, в котором раньше весь город купался с мая по октябрь, а теперь нет ни рыбы, ни уток. Говорили, говорили… Разошлись.
Через месяц парк вырубили, площадку огородили, к Новому году вырыли фундамент, и дом стал расти с нереальной быстротой. Активистов, которые пытались устраивать пикеты, побили какие-то неизвестные, которых, разумеется, не нашли.
Я хотела записаться в организацию «Юный эколог – спасем Россию», но, поговорив с молодым человеком, принимавшим заявки на вступление, послушав его, отказалась от этой мысли. Я видела, что ему совершенно все равно, что будет с нашим городом, все равно, что будет с природой. Он здесь, чтобы решить свои собственные мелочные проблемы. Чтобы баллотироваться в депутаты, чтобы потом стать начальником или даже мэром города. Я подумала, что и остальные там тоже такие.
Если читать книги о том, что было в мире до нас, то происходящее сегодня не кажется таким ужасным и безвыходным. Ведь у нас не убивают сотнями пленников на глазах у всех, вырывая у них сердце – как делали древние индейцы. У нас нет вообще кровавых жертвоприношений, ни человеческих, ни животных. Хотя древние религии, живые и до сих пор, требовали, чтобы кровь лилась рекой. Мы живем в относительно мирное время, и это самое главное.
Но просто молча ходить и понимать, что от тебя в этой жизни ничего не зависит, что все решает кто-то, кто даже не появляется перед тобой, что чья-то прибыль становится главной причиной важнейших событий, изменений в жизни целого города, иногда становится невозможно. И тогда я начинаю читать какой-нибудь еще не прочитанный роман девятнадцатого века. И пытаюсь смотреть на сегодняшний день из прошлого.
Что бы сказал, к примеру, Достоевский, узнав о том, что меня волнует? Ведь главное все равно не то, что на месте парка растет новый дом и в нем продаются дорогие квартиры. Главное у каждого – внутри, а не снаружи. Это я поняла давно, когда смотрела на разных детей в школе. Нам, нищим и бесправным, часто было гораздо лучше, чем домашним детям, например, Аркаше Песцову, сыну местного богатого чиновника, Аркаша всегда был полон яда, презрения ко всем и всему, и сам, понятное дело, от своего яда, страдал.
