У общежития меня ждал еще один сюрприз. На стуле около стола вахтера, прислонившись к стене, сидел мужчина в старой коричневой куртке, грязных разбитых сапогах. На вид сапоги были разные: один внятно короче и шире другого. Рядом с ним стояла довольно большая клетчатая сумка, в таких сумках обычно на рынок тащат свои товары продавцы, она сама ничего не весит. Из сумки свисал серый носок. Я застыла. Я узнала мужчину сразу, хотя не видела его лет пять. Потому что это был мой отец.
– Леночка! – сказал он, всхлипнув. Встал, пошатнувшись и схватившись за голову.
Дядя Боря, мешавший чай столовой ложкой в большой красной кружке с белыми горошинами по бокам, неодобрительно нахмурился.
Я остановилась, не зная, что сказать. Письмо от папы последний раз я получала еще в детском доме.
– Привет, – кивнула я.
– А ведь без меня тебя бы на свете не было! – сказал папа и, все так же держась за голову, шагнул ко мне.
Я уловила явственный запах алкоголя и табака. Если кто-то хочет меня взбесить и настроить против себя, ему достаточно выпить, выкурить сигарету и подойти ко мне. Что именно меня бесит в этом сочетании – сам ли неприятный запах, слабость ли человека, состояние ли неадекватности или все вместе – я не знаю, но настроение у меня портится мгновенно. А поскольку настроение у меня в этот момент и так было не слишком радостное, я просто прошла мимо этого человека.
– Ах… – громко ахнул мой папа. – Да ты что… Я же твой отец…
Я обернулась с лестницы.
– И что? Что мне теперь – плясать от радости при виде тебя? Ты зачем приехал? Что тебе надо?
Дядя Боря, размочив жесткий сухарь в чае и теперь осторожно его откусывая, покачал головой, но ничего не сказал. Наши вахтеры наблюдают очень разные сцены. И поскольку их телевизор показывает плохо, то, что регулярно происходит в общежитии, несравнимо интереснее.
– Дочка… подожди… не уходи… у меня такие обстоятельства…
Я понимала, что если папа вдруг приехал ко мне, разыскал как-то меня, да еще и привез с собой какую-то большую сумку, из которой вываливаются носки, у него были причины это делать.
– Ты у меня квартиру украл, что ты еще хочешь? – спросила я.
– Я тебе… Я же тебе телефон подарил… Деньги на него клал…
– Ага, – кивнула я. – Это когда я была маленькой, я могла радоваться твоему телефону. А теперь я понимаю, кто ты и что. Мне ты – никто. И слушать я ничего не хочу.
– Дочка… Я очень болен… И… и мне некуда идти.
Я вгляделась в лицо человека, которого когда-то очевидно любила моя мама, раз я от него родилась. Но ничего не увидела. Ни родного человека, ни болезни, о которой говорил папа. Выглядел он неважно, но на больного похож не был.
– Чем ты болен?
– Можно, мы пойдем к тебе? – спросил папа. – Я очень устал, я долго ехал, голоден…
– Гости – до одиннадцати, – проворчал дядя Боря, но как-то неожиданно мирно и ненастойчиво.
– У нас гостям нельзя ночевать, – объяснила я своему отцу. – И, кроме того, у меня нет места.
– Я на полу посплю, – торопливо сказал папа.
– Да как на полу!.. Дядя Боря… – Я обернулась к вахтеру, а он тем временем встал и, кряхтя, держась за поясницу, побрел в сторону туалета.
Вот это да. Это, наверное, мужская солидарность. Пока этот человек, являющийся моим отцом по рождению, меня ждал, он наверняка порассказал о себе дяде Боре что-то такое, что заставило нашего вахтера, в нарушение всяких правил, сейчас сделать вид, что он ничего не видит и не слышит.
Я еще раз посмотрела на мужчину, который был моим отцом. Вдруг ему на самом деле плохо? Нужна помощь? Ведь приехал он зачем-то ко мне? Бывает же так… Вспомнил, что есть на свете я…
– Хорошо, пошли, – кивнула я. – Только насчет ночевки я не уверена. У меня соседка.
– Конечно, конечно, дочка… – заторопился папа. – Я понимаю, понимаю… Тут вот какое дело…
– Поднимемся сначала, – остановила я его.
– Да, да, как скажешь… А у тебя кипяток есть?
– В смысле – кипяток? Вода кипяченая, что ли?
– Ну да, водички бы мне теплой… Таблетки запить…
– А что, дядя Боря тебе даже воды не дал?
Папа ничего не ответил, достал огромный грязнющий платок, больше похожий на тряпку, и долго сморкался. Не могу сказать, что я боюсь инфекций, я почти не болею, но если заболеть, мне приходится очень туго. В прошлом году моя прежняя соседка однажды сильно болела, и через неделю у меня тоже заломило глаза, заболела голова, взметнулась температура. Приходил врач, выписал кучу всего, из списка я смогла купить только дешевый антибиотик – для соседки, она боялась без него не выкарабкаться. Но самое трудное было дойти до аптеки и до магазина. Попросить из девочек было некого, в общежитии еще ни с кем не подружились, обе мои хорошие приятельницы из училища уехали тогда к родителям. Пашу я просить не стала – себе дороже показать Паше, что ты в нем нуждаешься. Виктор Сергеевич всполошился, прибежал, привез сока, апельсинов, с ним тут же стала кокетничать моя соседка, а когда он ушел, она вымотала мне всю душу расспросами и слишком личными вопросами, на которые я вообще никогда не отвечаю. Мы несколько дней болели вместе, и это было крайне неприятно. Так что с тех пор я стараюсь рядом с сильно больными на занятиях не сидеть.
– Ты болен? – спросила я его.
– Болен, дочка, болен… Немного мне осталось…
Я с ужасом взглянула на папу. Он приехал со мной попрощаться? Что-то вспомнил, почувствовал… Что же с ним такое?
– Мне бы сесть… Или лечь…
– Может быть, в больницу, к врачу?
– Врачи отказались от меня…
Когда мы вошли в комнату, Лена лежала на постели, в лифчике и трусах. Окно, как обычно, было наглухо закрыто, в комнате было душно и сильно пахло жареным луком. Мы договаривались готовить только на кухне. Я увидела, что на маленькой плитке, которую кто-то отдал недавно Лене, стоит сковородка с остатками картошки. Плитка у нас нелегально – за ее использование нужно дополнительно платить, потому что она ест электричество. Лена прячет плитку под подушку. Однажды она перепутала провод, включила вместо настольной лампы плитку – шнур свисал сбоку. И легла полистать журнал. Пока плитка разогревалась, мы не могли понять, что за удивительный запах, я вспомнила, как наши мальчики пытались жарить плохо ощипанных голубей… Пожара не было, но воняло в комнате долго и пришлось покупать подушку, вместо старой.
– Ой, Руська… – Лена наткнула на вилку большой кусок картошки. – Представляешь, на кухне негде было приготовить… Будешь картошку? Здрассьте…
Я молча открыла окно и кивнула папе, неловко остановившемуся на пороге:
– Заходи. Вот моя комната.
– Уютненько… – сказал папа. – Добрый всем вечер! А я вот Леночкин папа.
