Когда я выбежала на улицу, Машки рядом с подъездом не было. Я поняла, что умная собака ушла подальше от дороги, по которой уже активно ехали машины и автобусы. Я пошла туда, где Машка спала. Нет, и там ее не было. Обошла дом, заглянула в закуток, который я предлагала ей вчера для сна… Нет. Снег вокруг общежития был нечищеный, но плотный, грязный, слежавшийся, поэтому собачьих следов, конечно, видно не было. Я еще раз обошла дом, в другую сторону. Спросила у людей, стоявших на остановке метрах в двадцати от общежития – не видел ли кто собаку. Все только пожимали плечами. Одна пожилая женщина покачала головой: «Вот я так кота-то выпустила, а его задрали собаки…»
Я побегала вокруг общежития, сделала несколько больших кругов, заглядывая под лавки, за углы домов, за помойки… Собаки моей нигде не было.
Я вернулась в общежитие. Пора было собираться на учебу, первая пара у Тетёрки, опаздывать нельзя. Мне все казалось, что сейчас я обернусь, а сзади стоит Машка – чистенькая, белая, с умными коричневыми глазками и смотрит на меня, не решаясь близко подойти, пока я не позову ее.
Тетя Даша уже восседала на своем месте и, когда я вошла, как раз с аппетитом откусывала бутерброд с колбасой. На меня она принципиально не смотрела.
– Тетя Даша, а вы Машку не видели?
– Это какую еще Машку?
– Собаку мою.
– У тебя есть собака? – усмехнулась тетя Даша. – То-то я думаю – чё ж ты такая гордая!
– Тетя Даша…
– Я тебе сказала – отравлю псину. Ты меня не услышала, потащила в комнату. Теперь не ной.
Я похолодела.
– Что? Я не понимаю…
– Чего ты не понимаешь? Думаешь, самая лучшая, если тебя на машине привозят? Ты теперь можешь делать, что хочешь?
Что она говорит? При чем тут вообще Виктор Сергеевич, что он всем дался?
– Тетя Даша, где моя собака? – как можно тверже спросила я.
– Так котлетку она мою скушала, с крысиным ядом, да и подыхает лежит где-то. Он быстро действует. Я так всех мышей вывела у себя дома. Гораздо лучше, чем мышеловка, гораздо! Так пищит, орет, а так – хоп! – и нету. Немецкая отрава. Один глоток – и всё.
Я замерла. Нет, она не могла так поступить. И… где в таком случае Машка? Ведь я обошла все кругом… Нет, конечно, она просто пугает меня.
– Тетя Даша…
Вахтерша нарочито громко отхлебнула чай и включила маленький старый телевизор, в котором изображение дрожало так, что непонятно было, что там показывают. Но тетя Даша стала внимательно слушать и кивать каждому слову. Шла какая-то передача о здоровье. Как быть здоровым, не болеть, жить долго, заботиться о своей печени…
– Так я и говорю, – соглашалась тетя Даша, перекатывая во рту еду, – не переедать… Вот именно… И… прям так это… вот именно… Дак до поста-то и можно… Чё ж теперь – не есть?
Я подошла поближе к ней. Мне хотелось вырвать у нее стакан, стукнуть проклятую тетку по голове, выключить телевизор, встряхнуть ее как следует, чтобы она перестала издеваться надо мной и ответила, куда делась собака. Но я просто молча смотрела и ждала, когда ей надоест, и она скажет мне что-то внятное.
– Иди отсюда! – повернулась ко мне тетя Даша. – Иди-иди! Не маячь тут! Скажи спасибо, если я не напишу на тебя коменданту. А то за нарушение правил тебя выгонят. Тогда вот Таньку выгнали? Выгнали. А я ее предупреждала. Тоже все котов приволакивала. Провоняли мне тут все…
Я знаю, что надо очень постараться, чтобы тебя выгнали из общежития, чего у нас только не бывает – и драки, и пьянки, и гости в окна лезут, но за полтора года пока никого не выгнали. Таньку эту, приводившую котов, я не застала. Если, конечно, тетя Даша сейчас с ходу это не придумала.
Я решила, что после занятий буду ходить по городу и искать Машку, пока не найду. Времени прошло мало, далеко тетя Даша отвести ее не могла. В то, что она ее отравила, мне верить не хотелось. Завела куда-то, может, заперла… Спит сейчас просто где-то Машка…
Я вернулась в комнату.
– Руся, Руся, говорят, тетя Даша пса-то отравила этого, которого ты приводила… Нинка сказала, ты его мыла и на кухне потом кормила… – Лена сидела на кровати, надев мой свитер. – Идет мне, правда? Подаришь мне? Дашь поносить, а? Грудь увеличивает… Да?
– Подожди… Что ты сказала? Откуда ты знаешь?
– Все знают… Я умываться ходила, там все говорят… Яда ей в колбасу насыпала. Та и сожрала, и померла сразу… А ее пацаны в машину мусорную закинули… Как раз приезжала… Жалко, конечно…
Я села на кровать, чувствуя, что к горлу подступают слезы. Нет, так просто не может быть. За что? За то, что я ее помыла? Бедную собаку, которая жила и жила, пока меня не встретила. Или за то, что я не стала расстилаться перед тетей Дашей, показывать ей, что она здесь хозяйка… Если думать, за что все в жизни происходит, то не только в Бога верить не будешь, а и в человека. Сколько бы мне отец Андрей ни объяснял, что испытания даются по силам, что это все должно укреплять веру, у меня так верить не получается. У меня есть голова, и она мне мешает верить. Но спрятаться в веру я тоже могу. Вот сейчас пойду в церковь – вместо уроков, поставлю свечку маме, постою в темноте, послушаю голоса – иногда как будто слышишь голоса, ненастоящие, они начинают что-то тебе говорить, понимаешь происходящее по-другому.
Я силой заставила себя не рыдать, сходила умылась, под насмешливыми и сочувственными взглядами, взяла сумку и пошла на занятия. Нет, я не буду пропускать уроки. И не из-за Тетёрки. Машку я пойду искать ровно через четыре часа, если в этом есть хоть какой-то толк. Судя по тому, как победно взглянула на меня тетя Даша, толку в этом не было.
– Ну что, кто готов отвечать по Грибоедову? Опоздавшая Брусникина – как, есть у тебя что сказать? А то вплыла сегодня пррросто как королева… – Тетёрка прокатилась по всем «р», с наслаждением вступая в схватку.
Она была настроена воинственно, как, впрочем, практически всегда. Ее учительская позиция – это бой. Возможно, она привыкла биться с теми, кто приходит в училище просто пересидеть, получить диплом, не учиться в школе, не сдавать там государственные экзамены за выпускной класс. Здесь правда тоже надо сдавать зачеты и экзамены, два раза в год… Но зато мы уже все как будто взрослые, у нас другие права, другие обязанности.
– Чацкый… – Тетёрка произносила фамилию через «ы», как говорили в старых фильмах середины прошлого века, – был не согласен… С чем он был не согласен? Давай, Брусникина, блесни!
– Просто он был умнее остальных. И ему было тошно от этого.
– Тошно, оттого что он умнее? – засмеялась Тетёрка.
– Пьеса называется «Горе от ума», – негромко сказала я, понимая, что бесполезно. Тетёрка ничего этого не понимает. Всё знает. И ничего не понимает. Потому что если бы она жила во времена Грибоедова, она бы была с другой стороны, стояла бы, сложив руки на тугом животе, и смеялась бы над «Чацкым».
