– За Виктора Сергеевича?! – тут же вскинулась Люба.
– Нет. Вряд ли. Выйду замуж, и мне разрешат взять над тобой опеку. Слышишь меня? Пошли. – Я отхлебнула горячей воды, у которой был очень подозрительный вкус. Думаю, что в чашке, из которой я пила, что-то присохло лет пятнадцать назад.
– Я здесь останусь, – заявила Люба. – С Ветром. – И для верности припечатала меня матом.
Я встала, встряхнула как следует Любу, чтобы она перестала канючить, бросила Машке:
– Пошли! Где твои вещи? – спросила я Любу, которая теперь безутешно плакала. – Если будешь реветь, отведу тебя в полицию.
– Не отведешь! – крикнула Люба.
– Значит, отнесу. – Я попробовала приподнять Любу, чуть оторвала ее от пола. – Что-то ты разжирела здесь, у печки. Придется самой топать. Давай, командуй Машкой-Ветром, вещи собирай, если что-то есть, зайца не забудь, и пошли. Я падаю с ног. А нам еще тащиться до общежития. – Уточнять, что придется еще прорываться сквозь охрану, я не стала. Думать, о том, что у Лены могут быть гости, я тоже не стала. Прорвусь. Выгоню.
– Все вот мое… – Люба взяла с пола сумку, которая, оказывается, лежала у нее под головой, под Пашиным зайцем. – У меня триста рублей есть. Почти. Двести одиннадцать.
– Живем! – усмехнулась я. – Давай-давай, двигай вперед. Телефон там?
– Да… – прошептала Люба. – Но ты предательница.
– Разберемся! – кивнула я. – Машку еще надо будет пристраивать. Мороз такой. На улице точно не оставишь сегодня. У тебя есть платок какой-нибудь?
Люба помотала головой.
Я поискала в ее вещах, что можно надеть вместо шапки и шарфа. У Любы был с собой купальник, теплые колготки, которые я тут же заставила ее надеть под брюки, много всякой мелочи и ерунды – резинки для волос, камешек-талисман, ручки, кепка с козырьком, летнее платье, летние босоножки на огромных толстых каблуках и платформе, скорей всего, моего размера… книга… тетрадки…
– Ну ты капитально собралась, молодец, – засмеялась я. – Нет ничего мне на голову, да? Кроме кепки… Ну-ка, где ты шубу эту нашла, больше там ничего нет?
В большом шкафу с отвалившейся дверцей было много тряпья. С некоторым ужасом я покопалась в нем, Люба светила мне фонариком. Я нашла прекрасный большой платок с кистями и дыркой размером в ладонь. Дырку я сложила, чтобы не было видно, платок несколько раз встряхнула и повязала на голову. Шуба, в которой грелась Люба, оказалась огромной мужской дохой, тяжелой, практически не рваной. Я хотела пойти в ней, но побоялась. В таком виде нас могут испугаться.
Когда мы вышли на улицу, плотно прислонив дверь дома и накинув обратно проволоку на калитку, Люба с грустью посмотрела на покосившийся домик, где она провела несколько дней.
– Хотела бы такой дом иметь?
– Такой – нет! – засмеялась я. – А нормальный – хотела бы. И он обязательно будет, и у меня, и у тебя.
– Зуб даешь? – уточнила Люба.
– Нет. И тебе не советую разбрасываться зря зубами.
– Ветер, Ветер… – Люба обернулась к Машке. – Не отставай. У меня еще кот будет.
– А у меня два. Так что я главнее. – Я подхватила Любу, которая чуть не полетела на нечищеной дорожке, обледеневшей и покрытой снегом. – Носом не паши дорогу. Сумку давай. Тяжелая какая… У тебя там что, все золото мира? Или утюг прихватила из печки?
– Ага! – засмеялась Люба. – Руська, Руська… У меня кольцо есть. Почти золотое. Мне Васька подарил. Его отправили в… ой, забыла город.
Я вздохнула. Ужас, все это ужас. Наших разбросали, как крепостных, когда их продавали по одному. Конечно, нашим лучше, чем крепостным детям, которые оказывались в чужой деревне, в чужом дворе, которых могли бить, не кормить, унижать, насиловать, могли убить и никто бы о них не заплакал. А мать их все равно больше бы никогда не увидела. Телефона не было, писать они не умели. Поэтому нашим – лучше. Они никому не нужны, но они живут в тепле, их одевают, кормят, учат в школе. В новом месте каждый найдет себе новых друзей или не найдет.
– А куда мы идем? – удивилась Люба. – К тебе? У тебя же общежитие в центре…
– Откуда ты знаешь? – в свою очередь удивилась я.
– Я искала по карте, где ты живешь… Еще в детдоме… Хотела к тебе прийти…
– Понятно. – Я покрепче взяла ее за руку. – Сначала в одно место.
Мы дошли до нужного нам дома, спустились по ступенькам в подвал, я постучала. Алексей Константинович открыл не сразу. Он был сегодня в теплом свитере, надетом поверх еще одного свитера, и еще в пальто.
– А-а, какие гости. Ну, заходи… Что-то случилось? – спросил он, быстро оглядывая нас и задержавшись взглядом на моей оригинальной куртке, без одного рукава.
– Вы не спали?
– Да нет, пишу…
Старый учитель пропустил нас вперед и запер за нами дверь. Машка осталась на улице.
– Это моя подружка, – показала я на Любу. – А там – наша собака. Можно… Можно она у вас поживет, пока очень холодно на улице? В общежитие ее не пускают. Уже один раз выгнали, отвела вахтерша куда-то далеко, а сказала мне, что отравила.
Алексей Константинович улыбнулся.
– Собака ваша будет есть то, что ем я?
– Я принесу еду, – поспешила сказать я, обрадованная, что он не отказался. – Крупу принесу… Она там, за дверью.
Мы впустили Машку, она осторожно вошла, обнюхиваясь и внимательно, совсем как человек, глядя на Алексея Константиновича.
– Заходи, не тушуйся, – ласково сказал он собаке. – Зовут как?
– Машка! Ветер! – одновременно сказали мы с Любой.
Старый учитель кивнул:
– Ясно. Хорошо, разберемся. Оставляйте. Если она сама, конечно, у меня останется. Чай будете?
– Мы пойдем, поздно уже, мороз крепчает.
Я видела, что учитель, несколько нахмурившись, рассматривает мой необычный вид.
– Мне казалось, днем ты была получше наряжена, милая барышня.
– Днем это было днем! – весело ответила я.
– Подралась? – Он внимательно взглянул на меня.
– Ага, вроде того. Напоролась на неприятности на заброшенной ферме.
– А делала там что?
– Искала подружку, – слегка пихнула я Любу, которая, открыв рот, рассматривала стены с трубами, черный потолок… – Я говорила вам – у меня дела.
– Есть другая одежда или дать тебе что-то?
– Есть, в общежитии.
На самом деле куртка у меня была одна, но не брать же было у него одежду.
На мгновение у меня мелькнула мысль – а не попросить ли его оставить здесь Любу… Но я быстро отбросила ее. Нет. У учителя могут быть из-за этого проблемы. И так он здесь незаконно живет. А еще если будет и Люба… Все равно ей придется ехать в детдом, рано или поздно.
