— Я был награжден Рыцарским крестом…
— Я тоже был на фронте, — с заметным почтением продолжал Келлер. — И был дважды ранен. Первый раз — на Восточном фронте, второй — в Африке. — Помолчав, он добавил: — Я написал книгу и хотел бы ее напечатать.
— Это книга об Африке?
— Да.
— И что же вы там описали?
— О, многое, очень многое… Как мы жили и как боролись…
— Это интересно.
— Не будь нас в Африке, разве могла бы долго существовать западная цивилизация? — с воодушевлением заговорил Келлер.
— Вы такое значение придаете Африке?
— Дело не только в ней. Африка — один из форпостов свободного мира. Я имею в виду и Вьетнам, и Ближний Восток, и Латинскую Америку. Везде, где коммунисты высовывают свои ослиные уши… Милочка, мне еще двойной! — крикнул Келлер пробегавшей мимо Стелле. — Ах, господин Клинген, нет красивее немецкой женщины, — провожая взглядом барменшу, сказал капитан.
— Говорят, что в Африке тоже попадаются хорошенькие.
— Есть, конечно, но какое сравнение!.. Два года назад я был во Франции. Получил отпуск, деньги, сел на самолет и через несколько часов оказался в Париже. Все кабаки на площади Пигаль обошел. Всяких женщин видел. Но нет красивее немецкой женщины!.. Да-а-а… — протянул он в задумчивости и поднял рюмку: — Ваше здоровье!
Келлер хлебнул из рюмки.
— Я хотел тут попытать счастья в кино, — продолжал он. — Но Австрия вся погрязла в пацифизме. Я был в издательстве Дорнбергера и Гейстермайера и везде слышал только одно слово: «Мир! Мир!» Этими словечками всегда прикрываются трусы. Когда надо стрелять, они начинают пускать слюни, что-то говорить о мире. Никакого мира нет. Есть мы и они!.. Или мы — их, или они — нас! Но я предпочитаю, чтоб мы — их… И потому меня просто бесят эти разговоры о мире.
— Значит, в кино вам не повезло. Это был тоже фильм об Африке? — спросил некоторое время спустя Клаус.
— Да, я написал сценарий. По своей книжке. Правдивый и мужественный. Ведь Африка — это не только апельсины и бананы. Я так говорил своим солдатам: «Мы здесь не для того только, чтобы жрать и… Помните! Мы защищаем западную цивилизацию! Братья по оружию! Америка с нами, с Америкой нам и черт не страшен!..» И вот в таком духе! На ребят это очень здорово действовало…
— А почему вы называли их солдатами свободы? — как бы между прочим поинтересовался Клинген.
— А как же… Свобода… Ну и все такое — ведь это то, что защищает западный мир.
— Я слышал, что ландскнехты получают немалые деньги, да и трофеи, наверное, были?
— Какие там трофеи у черномазых! Ведь те, что побогаче, чаще всего с нами, а остальные — голь, нищета. Ну кое-что попадалось, но редко, а так если что — брали натурой.
— Натурой?
— Ну да. Девочку там возьмешь, попользуешься… Всякое бывало… Давайте выпьем за фатерланд. Стелла!.. Цыпленочек!.. Дай два двойных!
— Нет, мне мозельвейна…
— Ну что вы, господин Клинген! Вам не к лицу пить эту кислятину!
— Я не люблю крепких напитков, — сказал Клаус.
— Ах, господин Клинген. Ведь двадцатый век — век высокой концентрации: высокие скорости, крепкие напитки, моря крови… Мне кто-то говорил, один художник нарисовал картину «Двадцатый век» — море крови. Это верно. Надо жить концентрированно, я бы сказал. Что должен уметь в наше время настоящий мужчина? Он должен уметь хорошо стрелять, уметь хорошо выпить, любить женщин!..
— Однако нам пора, — прервал его Клаус.
Оставив деньги на столе, Клинген, а за ним и Келлер вышли на воздух.
Одна из самых нарядных улиц Вены, Грабен, сверкала тысячами огней. Здесь не было пляшущих неоновых изображений, как в Америке, световые рекламы были сделаны с большим вкусом.
Клинген и Келлер свернули в проулок. Прохожие тут попадались редко, а скромные уличные фонари едва освещали номера домов.
— Докладывайте, — сказал Клинген, который уже усвоил этот командирский тон по отношению к помощнику.
— Все устроено, шеф! Документы достали. Они находятся у известного вам человека.
— Пришлось потрудиться?
— Да… Немного.
— Кое о чем я читал в прессе. Это ваша работа, капитан?
— Да, шеф.
— А нельзя было все это сделать потише?
— Никак нельзя…
— Вы видели документы? Их можно спрятать в рулевой колонке «мерседеса»?
— Думаю, что да… — чуть помедлив, утвердительно кивнул Келлер.
— За мной увязался хвост, — сказал Клинген. — Я еще не знаю, кто это. Но, конечно, не наш друг… Вам надо быть все время поблизости от меня.
— Он на машине? — спросил Келлер.
— Да.
— Ну что ж! У меня найдется для него небольшой сюрприз…
— Завтра я еду в Цель-ам-Зее, а вы приедете туда послезавтра, — сказал Клинген. — Будем осмотрительнее, капитан. Лучше, если мы появимся там порознь. В Кельн мы выезжаем восьмого утром. Будьте готовы!
Глава тринадцатая
— Как дела, Мак?
Этим вопросом Ингрид теперь всегда встречала Фака. И это было приятно ему.
— Я был у комиссара Клуте, — начал он. — Но он уже не работает в Бадль Креуце…
— Его отстранили?
— Хуже!.. Комиссара Клуте перевели с повышением в Зальцбург. Понимаешь? Маленькому комиссару решили закрыть рот… А лучший способ для этого — повысить и посадить в управление на должность, где он лишен всякой самостоятельности.
— А кто теперь работает в Бадль Креуце вместо Клуте? — поинтересовалась Ингрид.
— Некто Шлихте. Ты только бы глянула на него! О! Я помню эти лица. Непроницаемые и надменные… Мне даже показалось, что на лацкане его пиджака я вижу кружок со свастикой…
— Но ты сказал, что ездил к Клуте.
— После того как господин Шлихте отказался разговаривать со мной, я узнал, что Клуте теперь работает в Зальцбурге, и поехал туда.
— И что? — с интересом спросила Ингрид.
— Разговора у нас, в общем, тоже не получилось. Он явно боится… Когда мы вышли на улицу, Клуте только сказал мне: наблюдайте за домом Розенкранца и… забудьте, что вы услышали это от меня…
— Мак! Я боюсь за тебя… — встревожилась Ингрид.
— Глупости! Ничего они мне не сделают!
— И все-таки я боюсь, Мак.
Фак подошел и погладил ее по голове?
— Тебе пора собираться в «Парамон».
— Ты подождешь меня? Я только приму душ и переоденусь.
— Конечно.
Ингрид долго плескалась. Она любила купаться. Потом Фак увидел ее силуэт сквозь матовое стекло двери в ванную и ждал, когда она придет к нему.
