— Группенфюрер часто звонит?
— Случается.
— Что-нибудь важное?
— Нет, все то же: как дела, как здоровье?
— Тебя это не беспокоит?
— Теперь нет. Хотя тут мне тоже не все ясно. Еккерман на днях сказал мне, что Штайнгау жалеет о разрыве со старшим Енихе. Запоздалые угрызения совести, но только ли это? Во всяком случае, он никогда не сделал бы для меня того, что сделал, если бы испытывал хотя бы малейшее недоверие.
— Можем мы здесь говорить?
— Да. Я жду.
— Отто, я заметила, что в моих вещах кто-то рылся.
— Тебе не показалось?
— Нет, не показалось.
— Расскажи все по порядку.
— Это случилось в море. В два часа ночи я заступила на вахту. У меня кончились сигареты, и я спустилась в свою каюту. Тут я сразу заметила, что вещи на туалетном столике стоят не так. И в чемодане тоже рылись.
— Может, это таможенники?
— Нет, таможенный досмотр мы проходим на берегу.
— А с тобой и с твоими коллегами раньше не случалось что-либо подобное? Ведь служба безопасности, наверное же, держит под наблюдением каждый корабль, который ходит за границу.
— Конечно, у нас бывали обыски.
— Вот видишь. Какие же основания тревожиться именно сейчас?
— Может быть, ты и прав, Отто, но на душе у меня как-то неспокойно.
— Хорошо, давай еще раз подумаем, где может подстерегать тебя опасность. Здесь ты встречаешься только со мной. Я сейчас вне подозрений: вчера только из Главного управления имперской безопасности, из Берлина, пришел на меня допуск в Зону. В понедельник я начинаю готовиться к полетам на Х-209.
— Может, именно поэтому они проявляют ко мне такой интерес?
— Возможно, я подумал об этом сразу. Но за что они могут ухватиться? С кем и где ты встречаешься в Швеции?
— Я встречаюсь только с одним человеком. Встречи эти — в сквере, на улице, на берегу моря, в местах, где нас никто не может подслушать. Он всегда так ловко гримируется, что я узнаю его только по голосу.
— Мне кажется, ты просто устала. — Отто провел рукой по ее волосам. Она прижалась к нему.
— Мне страшно, Отто.
— Не бойся, ничего страшного нет, я уверен. На всякий случай перестань временно встречаться с тем, в Швеции. Присмотрись к обстановке. Пока я буду пользоваться другим каналом связи.
Глава девятая
В глубине ангара, под сводчатым бетонным потолком, стоял расчехленный Х-209. Он напоминал диковинную хищную птицу. Легкие, как перышки, необычной формы крылья были скошены назад.
Енихе сопровождал Еккерман, который явно гордился своим детищем, и главный летчик-испытатель Гуго Видер.
— Вот и наша малютка, Оттохен, — сказал он Енихе, когда они подошли к самолету, и похлопал самолет по блестящему боку. — Как вы находите эту штуку, Отто? — спросил Еккерман.
— Хороша, но несколько непривычна для глаза.
— Гуго выжал на ней М-0,7
[10]. Но это было еще тогда, когда стоял только турбореактивный двигатель. Теперь мы установили на нем дополнительно жидкостно-реактивные камеры.
— И они жрут горючее, как миллион прожорливых птенцов, — вставил Гуго, но Еккерман пропустил это замечание мимо ушей.
— Какое топливо используется в камерах? — спросил Отто.
— Смесь керосина и кислорода.
— Я никогда не слышал о подобных двигателях.
— За этими двигателями большое будущее.
— У вас есть какая-нибудь литература по этим двигателям, господин Еккерман?
— Я снабжу вас, Отто, всем, чем располагаю, но главное — приходите в любое время ко мне. Я буду следить за каждым вашим полетом. Гуго уже опробовал жидкостно-реактивные камеры, кое-что нам потом пришлось довести. Завтра вы увидите эту штуку в работе. Как вы решили, Гуго, вы полетите сами?
— Да.
— А ваш врач?
— О! Он нашел, что небольшое кровопускание в моем возрасте полезно. Кстати, сынок, когда ты сядешь на этого «дьявола», не делай крутых виражей. Я уже обжегся на этом.
— Гуго, не запугивайте Отто раньше времени.
— Бог мой! Разве я его запугиваю? Я только предупреждаю, чтобы он не повторял моих ошибок.
— Завтра в восемь? — спросил Еккерман.
— Да, — ответил Видер. — Я надеюсь, завтра он не будет рыскать?
— Я тоже надеюсь. Мы немного изменили форму элерона. В восемь я буду здесь. До завтра, Отто.
Еккерман ушел.
— Пойдем, Оттохен, я познакомлю тебя со старым, испытанным боевым конем. Какой у тебя был перерыв в полетах?
— Около трех месяцев.
— Ого! А провозные полеты у тебя уже были?
— Да.
— Полетай недели две на новом «мессершмитте», потренируйся, иначе «дьявол» может сыграть с тобой злую шутку.
Видер и Енихе вышли из ангара и направились к «мессершмитту», стоявшему неподалеку от взлетной дорожки. Они шли по аэродрому под маскировочными сетями. Отто внимательно присматривался ко всему. Наземных построек здесь почти не было. Два цеха, ангар, хранилища горючего располагались под землей. Двухметровое бетонное перекрытие надежно защищало их от бомб.
Секретный сектор «Мариине» был тщательно замаскирован. Отто обратил внимание на то, что даже взлетную полосу, которую на всю длину нельзя было закрыть маскировочными сетями, окрасили под осеннее поле — в желтовато-серый цвет с темными пятнами.
«Мессершмитт», на котором Отто предстояло летать две недели, был модернизированной моделью Ме-109. С него сняли вооружение, чтобы облегчить машину.
Самолет был заправлен и готов к полету. Видер помог Енихе надеть парашют и надувной спасательный жилет.
— Самое главное — умело прогреть эту керосинку, — сказал Видер и сначала сам забрался в кабину истребителя.
Отто встал на крыло, стараясь не упустить ни одного движения Видера. Отто знал этот самолет, его систему управления, панель приборов, однако здесь имелись кое-какие особенности. Отто был благодарен Видеру за то, что тот решил показать ему все и сделал это деликатно, под таким благовидным предлогом, как «прогреть керосинку».
Когда двигатель заглох, Видер спросил:
— Ну что, Оттохен, полетишь?
— Да, господин Видер.
— Меня все называют Гуго. Да, кстати, не забудь, что район Пенемюнде снова закрыт для полетов.
— Хорошо, Гуго.
