– Значит, вы хороший сын, – сказала Люба.
Адам ничего не ответил, лишь улыбнулся смущенно.
– Люба, тебе кофе сделать? – спросила деловито Юля, пытаясь пресечь дальнейшее наивное марсианское любопытство.
– Нет, спасибо…
Юля молча поставила перед мужчиной чашку с кофе, он глянул ей в лицо с благодарностью. Сделал первый глоток, удовлетворенно кивнул:
– Хороший кофе… И впрямь умеете. Секрет скажете?
Юля не успела ответить – Люба ее опередила:
– А почему же вы без жены отдыхаете, Адам?
Юля досадливо взметнула брови – здрасте, приехали. Ох, Люба! Все-таки наивное марсианское любопытство – не задушишь его, не убьешь. Терпите, Адам, терпите.
– Я не женат. Я с мамой живу. Юлия, спасибо за кофе, он замечательный… Люба, как вы себя чувствуете? Нога сильно болит?
– Да, побаливает еще. Но не сильно.
– Надеюсь, к вечеру боль пройдет. А мне пора, к сожалению… Я обещал быть у мамы с утра. Очень приятно было познакомиться.
– Но мы ведь еще увидимся, правда? – не унималась в своем отчаянном нападении Люба.
– Конечно, увидимся. Я думаю, вечером и увидимся. С удовольствием составлю вам компанию за ужином. Приятного вам дня! Выздоравливайте, Люба.
Ушел…
Юля с Любой сидели какое-то время молча. Люба откинула голову на подушку, прикрыла глаза, улыбалась едва заметно. Юля с удивлением прислушивалась к себе – что это с ней происходило сейчас? Вот бы понять… Ну, мужчина. Ну, симпатичный, да. Приятный такой, даже вблизи обаятельный «Адомайтис». Господи, да ну и что? Были у нее мужчины и более «приятные», если честно. Чего вдруг так напряглась, нутром зазвенела? Странно… Может, от Любы восторгами заразилась? Надо же, как смешно!..
Откуда-то послышался телефонный зов – мелодия незнакомая. Кажется, это Любин телефон звонил… Надо встать, найти его, подать Любе.
Но Юля не успела встать. Люба вдруг подскочила с кровати, резво побежала в ванную – телефонный зов слышался именно оттуда. Юля лишь глаза округлила от удивления:
– Куда ты? У тебя же нога! Что, уже не болит?
– Так она и не болела… – вышла Люба из ванной, глядя на дисплей телефона и улыбаясь. – Доченька мне звонит, солнышко мое ненаглядное…
– Так ты что?!. Притворилась, что ли?!
– Ну да… Как-то решилась в один момент, сама от себя такой прыти не ожидала. Ты уж прости меня, Юлечка… Да, доченька, да! Здравствуй! Погоди секундочку, я сейчас.
Прикрыв телефон ладошкой, Люба улыбнулась, проговорила виновато:
– Юль, да перестань таращиться, мне и без того стыдно. Кстати, у тебя тоже телефон надрывается, иди, ответь лучше!
– Да, я слышу… Это мой сын звонит. Ну ты даешь, Люба! И смех и грех с тобой, честное слово!.. Совсем с толку меня сбила.
* * *
– …Мам, что там у тебя? – тревожно вопрошала в трубку Варя.
Она стояла на кухне одна, Гоша ушел в ее комнату – тоже звонить матери. Они только что вместе договорились – сказать им правду одновременно. Вернее, проснулись утром с одной и той же мыслью. Видимо, осознание содеянного накрыло их практически одновременно – нельзя с родителями подобным образом поступать. Какое они имели право сталкивать их лбами, как чужих друг другу теток? Они ж не подопытные кролики, они матери, любимые и родные! И что это значит – авось подружатся? А если не подружатся? Расхлебывай потом это вранье, объясняй как-то…
– У меня все хорошо, доченька! Сегодня познакомилась с прекрасным мужчиной, представляешь?
– О господи, мам!.. С каким еще мужчиной?
– Да не бойся, Варенька! Он замечательный! Его зовут Адам! С ударением на первом слоге! Очень красиво звучит, правда? Адам.
– Как?! Не пугай меня, мама! И когда ты успела познакомиться, утро еще?
– Так утром как раз и… А сейчас мы на завтрак уже опаздываем. Тебе тоже на работу пора, доченька? Ты не опоздаешь?
– Нет, я не опоздаю. Сегодня суббота, мне на работу не надо.
– Суббота? Надо же… Как быстро время идет! А мы тут и времени не замечаем!
– Мам, я хотела тебе сказать… Ну, в общем… Так получилось…
– Ой, Варенька, давай потом, а? Чуть позже. Я все равно сейчас ничего не пойму, в таком эйфорическом состоянии нахожусь, все мысли в голове перемешались! И есть ужасно хочу! Я потом сама тебе позвоню, хорошо?
– Но, мам!..
– Пока, Варенька! Мне надо еще душ принять перед завтраком. Целую. Люблю. Все, отключаюсь!
Люба нажала на кнопку отбоя, вышла на балкон, подставила влажному ветру разгоряченное лицо. Из комнаты доносился глухой голос Юли, бормочущий в телефонную трубку:
– …Да нормальный у меня голос! Возбужденный? Да сам ты возбужденный! Ну, ладно, говори, что там у тебя… Передумал? Почему потом? А как я тебе отвечаю? Нормально отвечаю. Что значит – не узнаешь моего голоса? Ой, да все у меня в порядке! Ладно, потом так потом… Тем более я на завтрак опаздываю. Есть хочу, как собака. Здесь, на свежем воздухе, все время хочется есть… Поправлюсь, наверное, потом дневать и ночевать буду в тренажерном зале. Ага, пока! Я потом сама тебе позвоню!
Гоша вышел на кухню, пожал плечами, улыбнулся виновато. Варя спросила тихо:
– Ну что, сказал?
– Нет… У нее голос какой-то странный, будто плывет.
– И я маме ничего не сказала. И она тоже плывет. Представляешь, заявила мне, что с мужчиной познакомилась. Может, они у нас того… Загуляли на пару, а?
– Да я бы рад был этому обстоятельству, если бы мать свою не знал! Загуляет она, ага… У меня в детстве вместо отца только портрет на стене был, и ни одного отчима, даже самого завалящего-приходящего. Не склеивалось у нас как-то с мужиками. А знаешь, как пацаны, бывает, тоскуют по отцу?
– Да все тоскуют. И я тоже тосковала. Синдром безотцовщины у всех одинаково природный ресурс пожирает. Какая бы мама хорошая ни была.
– Да, согласен… А ты своего отца давно видела?
– Давно… Лет десять назад. Он сюда приходил, документы какие-то нам с мамой принес, подписать заставил. Кажется, эту квартиру хотел приватизировать… Не помню уже. Меня тогда другое поразило, Гош. Я сидела, смотрела на него и думала – чужой человек. Такое острое было ощущение чужеродности, жутко вспомнить. А ведь это мой отец!
– А зачем ты думала, что он чужой? Не надо было. Вот если бы мой отец вдруг живым объявился да пришел к нам, да я бы просто так счастлив был, без всяких дополнительных ощущений. Счастливее меня не было бы. Надо ценить сам по себе факт, и все. Главное, что жив. Твой отец – жив. А остальное уже к факту прикладывается. И это остальное может быть абсолютно всяким – родным, чужеродным, да каким сама для себя определишь! Сегодня он чужеродный, а завтра перевернется что-то в тебе, и роднее не будет. Нет, если бы мой отец был жив… Да я бы… Какой бы он ни был…
