Мастер молча опустился на одно колено рядом с Алисандой, так же молча протянул руку. Она заметила не сразу, замигала, удивлённо поднимая брови.
– Вставайте, госпожа, – негромко, но твёрдо сказал старый охотник. – Вставайте, выслушайте меня. Прошу вас.
– Давно пора, кстати, – вставил Бонавентура. – И твою рану, о которой ты забыл, mio caro amico
[13], пора обработать.
Мастер кивнул.
– Дело, милостивые государыни и государи, было так…
* * *
По доброй имперской дороге, по широкому тракту, вымощенному каменными плитами, меж которыми по-прежнему не всунешь и лезвия ножа, торопился одинокий наездник.
Варан под простым седлом проворно перебирал лапами, несмотря на сыплющий с неба легкий снежок – осень как-то очень уж быстро сменялась зимой.
Молодой всадник спешил. Он ещё не слишком твёрдо держался в седле, но варана своего подгонял с мрачной настойчивостью.
Позади остался монастырь и его заботливые насельники, что никак не могли уразуметь, почему и отчего недужному вдруг потребовалось срываться с места; рыжая женщина проскользнула мимо них, словно тень, не оставив следов.
Но зато в память ученика намертво вплавились её слова – горячие и лихорадочные.
– Не смотри на меня так. Мы друг друга стоим. Может, ты бы меня сейчас и убил бы – по глазам вижу, как ненавидишь. Я тебя тоже. Вы со старши́м своим четверых моих убили.
– Мы убили убийц, – с трудом, но ответил ученик. – Мы не просто так.
– Знаю. – Красная Упырица тяжело дышала. – Не время сейчас об этом спорить. Не для того я здесь. Передай старшóму своему, передай слово в слово, не сбейся и в малости! А кровью считаться мы с тобой потом станем. В честном бою.
– Честно – это когда вы на крыльях?
– Нет, парень. Честно – это когда у вас и кислота, и серебро, и капканы хитровыдуманные, и ещё много что. А у нас только наша природа.
– Не желаю… с… тобой… спорить, – выдавил ученик. Спина его сделалась совершенно мокрой от пота.
– Верно. И я с тобой не хочу. Поэтому слушай меня внимательно, слушай хорошо, княжич. За сестру ты отомстил, теперь своей головой подумай, когда долг кровью я тебе вернула.
– Я не княжич, – прохрипел юноша. – Ты откуда взяла…
– Ну да. Ты не сын князя Предслава. Двоюродный племянник, да ещё и по матери. Но кровь в тебе всё равно его. И княжну Елену ты…
– Не… трогай… княжну!
– Не буду. Всё, хватит воспоминаний, княжич. Слушай теперь слово моё…
Перед ним поднимались шпили Академии. Тракт сделался совсем оживлённым, скрипели телеги, пахари ехали в Цитадель, везли кто капусту, кто картошку, кто яблоки, кто битую птицу.
Юноша поравнялся с бричкой, где парой варанов правила высокая статная девушка, отчего-то в полном одиночестве. Добротный кожушок крестьянской выделки, аккуратно повязанный платок, расшитые рукавицы.
Возница перехватила взгляд парня, улыбнулась, затрепетала ресницами. Глаза у неё были странного янтарного цвета.
– В Цитадель, господин хороший? – на щеках заиграли ямочки. Кажется, соскучившаяся за время пути молодая крестьянка не возражала против его общества. – А чего ж без товару? Торг там сегодня немалый, вот, сколько добра везут!
– В Цитадель, – словно сам по себе ответил парень – настолько весело и лукаво улыбалась девушка на возу. – А товару вот нету…
Она засмеялась.
– Я Мика. Микаэла. А ты?
– О… Олаф.
– Олаф? А по выговору – предславльский ты. – Она по-прежнему улыбалась.
– Ну у тебя и слух, Микаэла!
– Так село у нас торговое, – засмеялась она. – Поневоле научишься! Я сразу распознать могу, кто откелева. Кто из Фредериксовых владений, кто Ребежца, кто Войтека, а кто и князя Предслава. Чего в Цитадели-то делать станешь? Мне вот, эх, на торгу стоять. Батюшка с товаром погнал.
– Тебя одну? И не послал с тобой никого? Дорога-то, того, небезопасна…
– А некого посылать, – стрельнула она янтарными глазищами. – Нету у меня братьев, так вот уж оно вышло… Да ты, Олаф, не бери в голову, мне не впервой! Твои-то батюшка с матушкой, чай, из нурманов? Из северян?
– Д-да. Осели вот у князя Предслава… я там вырос.
– Здорово! Поехали до Цитадели вместе? Всё веселее выйдет!
– Микаэла, так ты ж меня только увидела! – растерялся парень.
– Ну и что? У меня, знаешь, глаз какой на добрых людей! Научилась. Думаешь, легко в Цитадели торговать-расторговываться? Все так и норовят обмануть да обмишурить! Не ездила б я так, товар бы не возила, кабы не научилась разбирать, кому улыбнуться можно, а кому сразу нож показывать надо; вот на тебя глянула и вижу – правильный ты человек, хороший. Чего боишься? – вдруг подмигнула она. – Иль красотку ревнивую дома оставил? Так она ничего не увидит. Поболтаем просто.
– Не, Микаэла. Тороплюсь я очень. Прости.
– Ну, торопишься, так торопись, – разочарованно протянула она. – Вот всегда так – встретишь кого с глазами ясными, со взором прямым – а он тебе такой «тороплюсь, мол»… Думаешь, варан твой моих обгонит? Да ничего подобного! Это я своих сдерживала, не люблю, знаешь, поспешать. Ну, догоняй тогда, торопыга!
И с этими словами вдруг хлопнула вожжами.
Вараны припустили так, словно за каждым из них гналась целая туча упырей. Бричка резко ушла вперёд, янтарноглазая возница обернулась, показав юноше язык.
Делать нечего, пришлось догонять.
* * *
Так они и поехали вместе. Бричка Микаэлы была и впрямь куда как скорой, вараны – отличными, откормленными, сильными; а груза в небольших кузовках, казалось, они вообще не чувствовали.
Варана своего ученик привязал к повозке сзади.
Микаэла ловко правила бричкой и при этом болтала без умолку. Рассказывала о родном селе, о батюшке с матушкой, о соседях и знакомых, о настоятеле их храма, что во Спасителеву честь, который – настоятель, а не храм – такой до девок охотник да такой охальник, что ой-ой-ой; что им-то хорошо, а вот дальше если от Цитадели отъедешь, там упыри шалят, и подручные их, гууны страшенные, её туда батюшка никогда бы не отпустил; а вот в Цитадель запросто, потому как она девица разумная и за себя постоять умеет; да и как тут не суметь, отец-настоятель-то охальничает, а мир-то велит терпеть, потому как умеет он Словом Спасителевым лечить и людей, и скотину; вот и говорят, мол, терпи, девка, сама отбивайся, как можешь; вот она и научилась у людей проезжих, рубак опытных.
И спрашивала сама.
Ученик поневоле про себя отвечал скупо и односложно, зато с охотой пересказывал предславльские истории; упомянув и – к слову об упырях – замученную ими княжну Елену.
