Покончив с беглецом, она развернулась. Лицо перепачкано чёрной кровью и гарью, одежда горит, прямо посреди переносицы зияет пробитая болтом дыра, по краям которой кожа обугливается и отваливается, обнажая кости черепа.
Упырица подхватила мёртвое тело вершника, играючи подняла его, прижала лицо к обрубку шеи. Послышалось громкое хлюпанье.
– С-с-с-ш-ш-ш… – вырвалось у Алисанды сквозь стиснутые зубы. Она провела пальцем последнюю алую линию, замыкая сложный контур.
Линии руны обернулись алыми, словно кровь, змеями. Рана на пальце волшебницы вдруг стала расти, раскрываться, перечеркнула ей тыльную сторону ладони, дошла до запястья; кровь хлынула потоком, и поток этот обращался в хвост змей, ринувшихся навстречу вампирше. Алисанда стояла, вытянув левую руку, рассечённую уже почти до локтя, и в глазах её билось чистое, незамутнённое безумие.
Змеи оказались так же быстры, как и сама упырица. Огонь уже охватил её с головы до пят, однако она даже не пыталась его сбить. Просто завыла яростно и кинулась навстречу новому врагу, крестя когтями направо и налево.
Змеи, однако, и не думали нападать, кусать или там душить на манер удавов, обитателей южных джунглей. Они вдруг встали на хвосты, словно кобры под дудочку рыночного заклинателя где-нибудь в Чёрных королевствах, и, словно у тех же кобр, их шеи начали раздуваться, растягиваться, сливаясь вместе.
Вампирша ринулась на них – снесла одной змее плоскую башку, та приупала было, но из обрубка змеиной шеи тотчас появилась новая голова, правда, маленькая, куда меньше изначальной.
Остальные змеи со всех сторон набросились на упырицу, рваные раны, оставленные её когтями, немедленно затягивались. Кровь из руки Алисанды хлестала потоком, мэтр Бонавентура уже поддерживал её под локоть, тревожно заглядывая в стремительно бледнеющее лицо.
Что-то со звонким щелчком сломалось в старом охотнике.
Каштановая прядка, щекочущая ему нос. Голова самой Алисанды, доверчиво устроившаяся на его плече. И карий её глаз, весело, чуточку нахально подмигнувший ему, едва открывшись.
Он сорвался с места, секира с шипением разрезала воздух. Он уже знал, чувствовал, предвидел, что даже это заклятье Алисанды не остановит упырицу, и…
– Алисанда! – грянуло над трактом.
Пылающая баррикада взорвалась, горящие брёвна воспарили, словно подброшенные пинком какого-то великана.
Из чащи вырвался одинокий всадник верхом на варане, привставший в стременах. Руки воздеты, ладони ещё дымятся.
Упырица отреагировала мгновенно. Прыгнула прямо на мастера, собой пробивая алую змеиную завесу, оставляя на ней лохмотья пылающей плоти, оттолкнулась от плеча охотника, рванулась навстречу новому противнику.
Казалось невероятным, что она до сих пор жива и способна бороться. Кажется, всё её тело превратилось если не в одну большую рану, то в огромный ожог. Кислота, серебро, горючий эликсир мэтра Бонавентуры – а она продолжала сражаться. Сражаться с яростью, какую невозможно было представить даже в хищном звере.
Всадник на варане не тратил даром ни времени, ни заклятий. Размахнулся, швырнул навстречу скачущей вверх по склону вампирше какую-то белую не то склянку, не то банку.
Мастер замер с открытым ртом, только теперь сообразив, кто этот наездник.
Упырица же мчалась прямо на новоприбывшего, словно чудовищный, выпущенный из катапульты снаряд. За ней оставался шлейф жирного чёрного дыма, рыжие языки пламени, кажется, добрались уже до костей, однако она не утратила ни быстроты, ни реакции.
Склянка с хрустальным звоном разбилась о камни, брызнули осколки, ярко блеснула розоватая вспышка. По склону прямо под ноги упырице покатился чёрный клубок, в первый миг почудившийся мастеру куском кое-как спутанных сетей, в которые понатыкали каких-то чёрных палок.
Ни удивиться этому, ни испугаться охотник не успел.
Клубок развернулся, стремительно обращаясь в какое-то непонятное существо, не то краба, не то паука, не то кого-то ещё.
Упырица прыгнула, и чёрное существо, размером с небольшого пса, прыгнуло тоже.
Они сшиблись в воздухе – создание казалось даже быстрее вампирши. Оно приникло, прилепилось к бестии, и воздух вдруг разрезал дикий, сверлящий слух визг – четыре костяные пики пробили упырицу насквозь, причём одна точно прошла ей через сердце.
Упырица не пыталась уже бороться. Страшно воя и фонтанируя чёрной кровью, она отчаянным движением оторвала от себя бросившееся на неё создание из банки, опрометью кинулась прочь, в чащу, чёрное существо – за ней.
Вампирша, однако, утратила почти всю свою сказочную быстроту. Движения её стали медленными, неуклюжими, неловкими – разумеется, для её породы. Она попыталась перекинуться и не смогла, вместо крыльев развернулись лишь полуобломанные, черные кости, совершенно лишившиеся перепонок.
Чёрное создание нагоняло, стремительно и неотвратимо. Небольшое, оно, однако, внушало упырице смертельный, небывалый ужас.
– Хомка-а-а! – закричала она, и это был крик загнанного зверя.
Из чащи вырвался диковинный зверь, не то кабан, не то здоровенный пёс. Вмиг оказался рядом с упырицей, и она вцепилась ему в холку. Зверь сорвался с места, в два прыжка исчезнув между деревьями. Черное существо деловито втянуло все четыре костяные пики и быстро-быстро засеменило следом.
Всадник на варане проводил их вглядом.
А потом взглянул вниз.
– Санди!
Мастер увидел, как чародейка, с ног до головы в собственной крови, осела, обмякла, повисая на руках мэтра Бонавентуры. Услыхал её слова, вернее, одно-единственное слово:
– Фатум…
И госпожа Алисанда дю Варгас потеряла сознание.
* * *
Последние дни Вениамин торопился, очень торопился. Что-то недоброе творилось вокруг, что-то злое затевалось; он не мог знать, что именно, но интуиции своей доверял.
Маг сокращал привалы и ночные стоянки. Поднимался чуть свет, погонял варанов, не разводил костров, ограничивая своё меню водой да сухарями. Пировать станем, когда доберемся до Штирбера.
Вараны, выбравшись из снегов, зашлёпали пободрее. Им снег хоть и нипочём, однако без него как-то веселее. Они торопились, торопился и чародей, и никак не мог понять, что же его так тревожит.
Имперский тракт отошёл от моря. Чёрный Лес со всеми его страхами остался позади. Начинались обитаемые земли, особенно дальше к западу вдоль побережья, где лежали мелкие баронства и отдельные рыцарские феоды. Дорога летела на юг, прямая, как стрела, словно мечом прорубаясь сквозь чащи, холмы и порой встречавшиеся гряды скал, напоминавшие окаменевшие волны древнего океана.
Внутри чародея прочно угнездился липкий омерзительный страх. Что-то плохое, скверное, ужасное должно было случиться вот-вот, а маг, естественно, понятия не имел, где, что, и может ли он хоть чем-то здесь помочь.
