Шрам внимательно посмотрел мне в глаза.
«И как оно, не напрягает общаться с псиоником?» – прозвучало у меня в голове.
– Если ты разденешься, обмотаешься бинтами и начнешь выть как пациент дурдома, то напряжет обязательно, – сказал я. – А сейчас меня напрягает, что я болтаюсь на этой хреновине. Кстати, спасибо, что прочистил мозги Выдре там, на базе «Монумента».
– Не за что, – пожал плечами Шрам, рассекая «Бритвой» скотч, которым была примотана к стальной балке моя рука. – Это было одним из условий моего договора с Лебедюком – в хорошей многоходовке всё должно выглядеть естественно.
– Кстати, почему ты его отпустил? – поинтересовался я.
Наемник пожал плечами, продолжая орудовать ножом.
– Убивать профессора я не имел права. Однажды он спас мне жизнь, когда я после выброса валялся без сознания на болотах, и я пока не вернул ему Долг жизни. Но при этом я не люблю, когда меня используют втемную, как он сделал это пару лет назад, а потом выбросил, словно отработанный материал для экспериментов. Потому твой контракт подвернулся вовремя, и сегодня я отплатил ему той же монетой.
В глазах Шрама мелькнуло что-то странное, чего я раньше за ним не замечал.
– Ну и… это было для него наилучшим выходом, – проговорил наемник. – Честно говоря, мне не хотелось, чтобы твой отмороженный Японец засунул ему в живот взрывпакет. Все-таки Лебедюк большой ученый, и к тому же пожилой… Нехорошо так над стариками издеваться.
«Вот те раз, – подумал я. – Кто бы мог подумать…»
– …что у мутанта-псионика может быть что-то человеческое, – закончил мою мысль Шрам. – На самом деле не совсем я и псионик. Мысли читаю раз от раза, когда в резонанс попадаю… Ну, еще кое-что могу. Короче, всё-таки человек я… наверно. Отец мой на ЗГРЛС работал. Когда в восьмидесятом был ее пробный пуск, я с дружком на полигон пробрался, ну и хватанули мы с ним излучения… Отсюда и последствия. В общем, ладно, поговорили, и будет, – закончил он, рассекая лезвием последний виток скотча, обмотанный вокруг моей ноги. – Пошли, прикинем, как народ будем освобождать, а то я, сам знаешь, не очень разбираюсь в этих автоклавах. У тебя оно как-то ловчее получается.
* * *
Верхние этажи лаборатории представляли собой череду полностью заброшенных помещений. В темноте Выдра споткнулся о высохший труп снарка и забористо выматерился.
– Тише ты, – шикнул на него Шрам. – Здесь, мать твою, между прочим, дамы.
Однако галантность наемника была не совсем кстати. Та, чьи глаза снились мне каждую ночь, так и не пришла в себя – Лебедюк добросовестно накачал девушку какой-то гадостью. Сейчас я нес ее на руках, а Шрам, Выдра и Павленко прикрывали меня с трех сторон. Кстати, полковник повел себя как настоящий «борговец». Как только мы с наемником вытащили его из стеклянного саркофага, он самостоятельно перебинтовал израненные руки, нашел и заменил батарею на поясе, фиксирующем приводы ног, а после ударом окованной сталью ноги вышиб неприметную дверь в оружейную. Оказывается, он единственный из пленников всё это время был в сознании и, несмотря на боль, примечал, что где плохо лежит. По ходу из него получился бы неплохой конкурент Жмотпетровичу – если, конечно, он и до этого не приторговывал хабаром.
Понятное дело, что я не расстался со своим АК, который подобрал возле убитого Шрамом монументовца. Да еще и СВД «нулевую» себе на складе Лебедюка присмотрел. Правда, сейчас ее нес Шрам. Эдакий снайпер в квадрате – «драгуновка» на плече плюс «Винторез» в руках.
У Павленко с руками было совсем плохо, прямой пациент Болотника, однако виду он не показывал. Даже «Вал» себе подобрал было – но поморщился и, с сожалением отложив автомат, ограничился парой разработанных для американского рынка немецких пистолетов Heckler & Koch USP уменьшенной модификации «Compact».
– Хоть что-то полезное в Зоне от пиндосов имеется – стволы, – проворчал он, осторожно, чтоб лишний раз не потревожить раны, снаряжая патронами магазины относительно легкой «карманной артиллерии». И сейчас, глядя на мужество этого человека, я невольно забыл о том, что когда-то он приговорил меня к расстрелу. Ходить на протезах и при этом с открытыми ранами на руках хладнокровно готовиться к бою сможет далеко не каждый. Впрочем, если полковник снова решит нашпиговать меня свинцом, моё уважение не помешает ответить ему тем же.
Выдра, по-моему, еще не до конца пришел в себя. После того, как Шрам ментальным ударом снес программу, заложенную монументовцами в мозг сталкера, те быстренько скрутили его и отправили в лабораторию к Лебедюку. Надо полагать, на «переплавку». Но у профессора были иные планы. Какие – нам уже не узнать, однако гадости всякой вколол он Выдре предостаточно.
– Хрен его знает, что это, – прошептал сталкер, когда мы выдернули иглы из его вен. – Лучше пристрелите… а то опять что-нибудь наворочу.
– Это всегда успеется, – сказал Шрам, вглядываясь в его зрачки. – Мозги вроде чистые, а дерьмо из организма само выйдет, если пациента чистым спиртом поить и вовремя закусывать. Так что готовься к диете, больной. Сталкерский паек – это тебе не монументовские концентраты. Отвык небось?
Выдра слабо улыбнулся.
– Не помню, – сказал он.
– Вспомнишь, – пообещал Шрам…
Сейчас Выдра пёр на себе тяжелый «Корд» – универсальный консервный нож для всех типов экзоскелетов. Бронебойная пуля калибра 12,7 миллиметра прошивала что сталкерский комбез, что многослойную броню суперсовременого WEAR 4Z с одинаковой легкостью. Я попытался его отговорить, но сталкер уперся:
– Из Припяти нам, понятное дело, не выйти, как-никак логово «Монумента». А так хоть какой-то шанс появится.
В его словах была горькая правда. Припять кишела фанатиками, превратившими город в свою крепость. Правда, оставалась надежда, что нам как-то удастся проскользнуть до его границ незамеченными. Шрам сказал, что примерно знает, как выбраться из Припяти, в который родился и вырос, но его слова прозвучали как-то неубедительно… Попробуй выбраться из гадюшника, набитого змеями, не наступив при этом ни на одну из них. Но нам ничего другого не оставалось – возвращение по пути, которым мы пришли в лабораторию, без артефактов Захарова было равносильно стопроцентному самоубийству.
– Загружаемся, – ткнул пальцем Шрам в открытые створки лифта.
– Ты уверен? – усомнился я.
– Другого выхода отсюда нет. Уж поверь, я здесь не в первый раз.
Древний лифт, сохранившийся еще со времен чернобыльской аварии, с виду не походил на рабочий: поцарапанные пластиковые панели и обколотые по краям кнопки не в лучшую сторону контрастировали с вылизанным «нулевым» уровнем лаборатории. Но когда мы поднялись наверх, я понял, в чем дело.
«Убитая» лифтовая кабина прекрасно вписывалась в интерьер верхнего этажа. Вернее, в его отсутствие. Разбитая мебель, выломанные из проемов двери, побитые временем и пулями стены, пара зловонных трупов, догнивающих на полу… Стандартный вид стандартного здания Зоны, зайдя в которое никто в здравом уме в лифт не полезет. Потому как знает: или ржавый трос оборвется, или пол провалится, или какая-нибудь тварь сверху прыгнет, проломив хлипкий потолок.
