Потом Миранда провела два часа на телефоне, но к тому времени улететь было невозможно. Все ближайшие аэропорты закрылись.
– Да послушайте! – наконец сорвалась измотанная представительница авиакомпании. – Даже если я забронирую вам билет из Малайзии, вы в нынешней обстановке всерьез хотите двенадцать часов в самолете дышать одним воздухом с еще парой сотен людей?
Миранда положила трубку. Откинувшись на спинку стула, она вдруг обратила внимание на вентиляционную решетку над столом. А ведь воздух бесшумно переходит из комнаты в комнату, по всему зданию… Все-таки это не воображение, у Миранды действительно болело горло.
– Психосоматика, – произнесла она вслух. – Боишься заболеть, вот и кажется, что подхватила что-то. Пустяки.
Миранда пыталась смотреть на происходящее, как на удивительное приключение, которое потом можно пересказывать: «Ну, когда я застряла в Азии во время эпидемии гриппа», – однако ничего не вышло. Она немного порисовала, чтобы успокоиться. Скалистый остров с маленьким домиком, огни на горизонте темных вод Станции Одиннадцать.
В четыре утра Миранда проснулась с жаром. Она сбила температуру тремя таблетками аспирина, но суставы нещадно ломило, а кожа болела от соприкосновения с одеждой. В ногах была такая слабость, что Миранда с трудом дошла до стола. Она прочитала последние новости, хотя свет экрана резал глаза, и все поняла. Жар буквально сметал тонкую преграду из аспирина и возвращался. Миранда попыталась дозвониться портье, потом в офисы «Нептун логистикс» в Нью-Йорке и Торонто, потом в консульства Америки, Канады, Британии, Австралии… И везде слышала только голос автоответчика.
Миранда прижалась горящей щекой к прохладной столешнице и оглядела скудную комнату. Скудную не в плане дешевизны, а скорее в том смысле, что ее обстановка не отражала серьезность момента, была недостаточной для… Для чего? Миранда сейчас не могла об этом думать, поэтому стала вспоминать пляж, корабли, огни на горизонте. В голове блуждали вопросы. Получится ли добраться до берега в таком состоянии? Вдруг кто-нибудь на пляже ей поможет? Если она останется здесь, то ей станет только хуже. На первом этаже отеля явно никто не дежурит, как и в консульствах. А если станет хуже, она окажется в ловушке, неспособная выбраться из номера. На берегу могут быть рыбаки.
Миранда кое-как встала. Обувалась она долго, изо всех сил стараясь сосредоточиться.
В коридоре царила тишина. Приходилось идти очень медленно, придерживаясь за стену. Около лифтов свернулся калачиком мужчина. Он дрожал. Миранда хотела заговорить, но это отняло бы слишком много сил, поэтому она просто на него смотрела – я тебя вижу, я тебя вижу – и надеялась, что взгляда достаточно.
В вестибюле было пусто. Работники отеля сбежали.
Воздух снаружи был влажным, неподвижным. Зеленоватый свет на горизонте предвещал начало рассвета. Миранде казалось, что она движется как в замедленной съемке, словно под водой или во сне. Ей приходилось сосредотачиваться на каждом шаге. И эта ужасная слабость… Миранда очень медленно спускалась по дорожке, цепляясь вытянутыми руками за растущие по обе стороны пальмы. Людей не было. Только ряд пустых шезлонгов. Миранда рухнула на ближайший и закрыла глаза.
Изнурение. Миранду бросало то в жар, то в холод. Мысли спутались. Никто так и не появился.
Она думала о флоте из контейнерных судов у линии горизонта. Их команды не подхватят грипп. А вот ей самой уже поздно садиться на корабль. И все же Миранда улыбалась. Хоть кто-то в этом разваливающемся на части мире будет в безопасности.
Миранда открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть рассвет, сияющий яркими красками, розовым и оранжевым. Корабли, зависшие между огненным небом и его отражением в воде. Морской пейзаж, перетекающий в смутные видения о Станции Одиннадцать с ее необычайными закатами и темно-синим морем. Свечение флота, растворяющееся в лучах утреннего солнца. Пылающий океан.
Часть седьмая
Терминал
42
Поначалу люди в аэропорту Северн-Сити полагали, что скоро оттуда выберутся. Откровенно говоря, ожидание в аэропортах всегда сводилось к тому, что люди наконец садились в самолеты и улетали, и было очень сложно это объяснить молодым людям в последующих десятилетиях. Казалось, вот-вот появится Национальная гвардия с одеялами и коробками еды, вернется наземный обслуживающий персонал, экипаж займет свои места и самолеты опять начнут садиться и взмывать ввысь. День первый, второй… сорок восьмой, девяностый, когда уже рухнули все надежды на возврат к нормальной жизни. Затем первый год, второй, третий. Катастрофа перезапустила отсчет времени: первое января третьего года, семнадцатое марта четвертого года, и так далее. И только к четвертому году Кларк осознал, что эта система с отправной точкой в виде случившегося бедствия останется навсегда.
На самом деле он давно понимал, что мир никогда не станет прежним, и все же это осознание заставило посмотреть на собственные воспоминания иначе. Последний раз, когда я ел мороженое в залитом солнцем парке. Когда танцевал в клубе. Когда видел, как едет автобус. Когда садился в самолет, не переоборудованный под жилище, самолет, который взлетал в небо. Последний раз, когда я ел апельсин.
Ближе к концу второго десятилетия жизни в аэропорту Кларк начал думать о том, как ему повезло. Не просто выжить, что, конечно, само по себе удивительно, а увидеть конец одного мира и рождение нового. И не только помнить былое великолепие – космические аппараты, электросети, гитары с усилителями, компьютеры, что умещались в ладони, скоростные междугородние поезда, – но так долго прожить среди всех этих чудес. Прожить в таком захватывающем мире пятьдесят один год. Иногда Кларк лежал без сна в зале ожидания «В» аэропорта Северн-Сити, думая: «Я был там», – и эта мысль пронзала его смесью печали и радости.
«Тяжело объяснить». Он временами ловил себя на подобной фразе, когда беседовал с молодыми людьми, заходившими в его музей, который раньше был зоной отдыха «Скаймайлз» в зале ожидания «С». Однако Кларк серьезно подходил к роли хранителя музея и много лет назад решил, что эта фраза ему не нравится, поэтому всегда старался хоть как-то ответить на все вопросы о предметах, что за все это время собрал по аэропорту и вне его территории, – ноутбуках, айфонах, радиоприемнике со стойки администратора, тостере из комнаты отдыха персонала, вертушке и виниловых пластинках, которые какой-то оптимистичный падальщик притащил из Северн-Сити, – и, конечно, рассказывать историю о мире до пандемии. Нет, теперь объяснял Кларк шестнадцатилетней девочке, что родилась в аэропорту, самолеты не взмывали прямо вверх. Они набирали скорость на длинных взлетных полосах и постепенно поднимались.
– А зачем им были нужны эти полосы? – спросила девочка.
Ее звали Эммануэль, и она была любимицей Кларка, ведь он помнил ее рождение, как единственное светлое событие в тот страшный первый год.
– Самолеты не могли оторваться от земли, не набрав скорость. Им был нужен импульс.
– Хм, – отозвалась Эммануэль. – То есть двигатели были не такими уж мощными?
