В начале следующего тысячелетия они попытаются вспомнить это лето, но, соглашаясь друг с другом в том, что это было самое счастливое лето их жизни, не вспомнят ни одной подробности. Что они делали тогда? Гуляли по новой Москве, по этому городу недолговечных ларьков, фальшивых попрошаек и напуганных до полубезумия старух, продающих в переходах хлеб и молоко? Ездили за город, где оставались старые дачи, еще не выкупленные и не перестроенные? Сутками не выходили из дома, неутомимо и ненасытно исследуя экстатический потенциал человеческого тела? Оба ничего не могли вспомнить, но оба помнили день, когда резкая вспышка боли чудовищным цветком раскрылась в сердцевине их удвоенного счастья.
Они лежали на полу, и Аня, за провод подтянув к себе телефон, сказала:
– Я позвоню маме, мы уже, кажется, неделю не говорили.
Андрей уткнулся лицом чуть ниже Аниного пупка – отец как-то сказал ему, что именно там и находится душа, или центр силы, или просто какая-то важная чакра, – и так увлеченно впитывал запах Аниной кожи, что не сразу заметил, как остановилась перебиравшая его волосы рука, прохладная, как всегда. Он поднял голову, точно котенок, требующий ласки, – мол, что это ты прекратила, давай гладь дальше! – но так и застыл, нелепо вывернув шею: Аня молча прижимала к уху трубку, лицо ее было неподвижно как маска, а по щекам катились неестественно крупные слезы. Наконец она очень тихо прошептала:
– Да, мама, я поняла. Конечно. Я тебе перезвоню, – и выронила трубку на ковер.
– Что случилось? – спросил Андрей.
– Мы получили американскую визу.
– И что?
– Это значит, что через полгода мы уедем. Я обещала родителям, когда мы подавались, что, если получится, я поеду с ними.
– Я могу поехать с тобой, – сказал Андрей, сам удивляясь, с какой легкостью принял это решение.
– Ты не можешь, – покачала головой Аня. – Если мы не муж и жена, ты не можешь со мной ехать. А если мы поженимся, всем нам придется подавать заново. Мама не согласится, я точно знаю.
– Все равно что-нибудь можно придумать, – возразил Андрей делано бодрым голосом. – Сколько у нас есть времени?
– Где-то полгода, – ответила Аня, – может, даже больше. Я думаю, мы уедем только весной.
И в этот момент Андрей услышал тихое пощелкивание – в тот день оно не прекращалось ни на секунду, что бы они ни делали. Только под утро он понял: это включился его внутренний секундомер, отсчитывая, сколько осталось до разлуки.
Валерию Дымову перестройка принесла славу – как и многим другим андерграундным звездам. В отличие от Гребенщикова или Цоя, он не собирал ревущих стадионов, но «Московский комсомолец» и «Юность» печатали с ним интервью, а в начале девяностых «СПИД-инфо» сделала большой материал про подпольную школу тантрического секса. На фотографии была изображена гологрудая красотка, которую Валера впервые видел. Сначала он устыдился своей забывчивости, а потом с облегчением рассмеялся, сообразив, что девицу просто пересняли из какого-то западного журнала.
Задолго до этой публикации, осенью 1989 года, Геннадий Николаевич стал настойчиво уговаривать Валеру заняться политикой, основать, например, какую-нибудь партию.
– Сейчас важный исторический момент, – говорил, затягиваясь «Мальборо», Геннадий. – Те, кто сейчас подсуетится, завтра будут управлять страной.
– Не интересуюсь, – сухо ответил Валера. – Хотелось бы сначала научиться собой управлять, а потом уже – страной.
– Зря вы так, Валерий Владимирович, – ответил Геннадий, то и дело потирая сухие, желтоватые ладони (этой привычки Валера раньше за ним не замечал), – если не вы, то набегут мошенники, жулье всякое. А ведь Россия сейчас нуждается в духовном учителе, в человеке, который поведет ее новым путем.
Валера усмехнулся: он вспомнил ночную беседу в Грекополе. Много лет назад его отец тоже хотел куда-то вести Россию, но арест брата остановил его. Этот Геннадий за дурака меня, что ли, держит? Дешевая провокация, подстава, сам организует – сам и посадит. Дудки!
– Это пусть Михал Сергеич с Борис Николаичем разбираются, кому куда Россию вести, – сказал он, – а я другим здесь занимаюсь, вы же знаете.
Похоже, Валерин куратор все понял, про политику больше не заговаривал, но время от времени предлагал разное: поездку в Питер, где директор какого-то ДК давно мечтал организовать гастроли для гуру Вала, интервью в программе «Взгляд», встречу с американскими студентами, искавшими в голодной перестроечной Москве не то новой духовности, не то старого доброго света с Востока. Иногда Валера отказывался, иногда соглашался, и к весне 1991 года у него установились с крокодилом Геной вполне партнерские, в чем-то даже дружеские отношения.
Светлым весенним вечером они сидели в кооперативном ресторане «У Пиросмани». Валера глядел в окно, где над зеленеющими кронами желтый луч солнца трогал золотые купола Новодевичьего монастыря. Геннадий увлеченно разделывал крупный грузинский пельмень, то и дело макая его в аджику. Пять минут назад они выпили на брудершафт, и Валера все еще жалел, что не смог отбазариться.
– Хорошие пельмени, Валер, – сказал Геннадий, – хочешь попробовать?
– Ты же знаешь, я не очень по мясу, – ответил Валера. – Стараюсь не забивать попусту каналы, если ты меня понимаешь.
– Понимаю, понимаю, – закивал Геннадий, вытирая рот салфеткой, на которой выступали жирные пятна, похожие на контуры стран, которым еще предстояло обрести независимость. – А мне вот, по моим каналам, намекнули, что пора бы тебе легализоваться.
Валера изумленно поднял брови.
– Ну, кончать вот эту подпольщину с секциями в институтах. Сделать нормальную фирму, деньги получать открыто… это раньше нельзя было, а теперь – только приветствуется.
– Да ну, – сказал Валера, – на фиг надо? И вообще, я люблю независимость. Помнишь, у Айтматова: если у собаки есть хозяин, то у волка есть Бог.
– В своей фирме ты сам себе хозяин, – сказал Геннадий.
– Да какой из меня фирмач? – пожал плечами Валера.
– Уж получше, чем из Артема Тарасова, – усмехнулся Геннадий. – Да ты не боись, мы тебе с оформлением поможем. И помещение я уже подходящее присмотрел, оформим аренду – и вперед!
Валера задумчиво ткнул вилкой в хрусткие розоватые листья гурийской капусты. Он знал, что надо отказаться, но не мог придумать – как.
– Так рэкетиры же набегут, – сказал он наконец.
Геннадий рассмеялся:
– Рэкетиры? Да какой рэкетир сунется, когда у тебя в учредителях – майор КГБ? Это сейчас ты лакомый кусочек: подстерегут у двери, грохнут по башке, отберут ключ и вынесут из квартиры все твои видики, телевизоры и кассеты. Ты же сейчас – никто и звать никак. А будем вместе работать – другое дело.
Геннадий улыбался, за окном в обнимку прошли девушка в сетчатых колготках и парень в вареных джинсах, молодая весенняя зелень переливалась в лучах солнца, купола притягивали глаз золотым блеском, словно обещая богатство и удачу.
