– Что случилось? – спросил он, когда слезные потоки стихли.
– Я не знаю, – прошептала Лида и шмыгнула носом. – Наверное, гормоны.
Одного напоминания о беременности хватило, чтобы Андерс напрягся. Он сел и взъерошил себе волосы.
– Мне не стоило начинать, – пробормотал он и добавил что-то по-шведски.
– Что? – спросила Лида.
– Вставай, я вызову такси и отвезу тебя домой.
Глава 7
Всю дорогу до дома они ехали молча.
– У третьего подъезда остановите, пожалуйста, – сказала Лида, когда в свете первых фонарей появился знакомый сталинский дом.
– Я хочу пойти с тобой, – неожиданно сказал Андерс.
– Зачем?
– Я мало о тебе знаю. Я хочу сам увидеть, в каких условиях ты живешь.
Лида пожала плечами.
– Как пожелаешь. Но я живу не одна.
– Родители? – спросил Андерс, захлопнув за собой желтую дверцу машины.
– Нет, – Лида поежилась от прохлады майского вечера. – Мои родители умерли, когда я была маленькой.
– Прости.
– Все нормально. Я их не помню.
Лида набрала код домофона и открыла пиликающую дверь. Лампа в подъезде опять мигала. Лиде было неудобно и стыдно перед Норбергом за окружающее убожество. Не так давно сталинские дома считались верхом роскоши, но время шло, и из могущественных гигантов они превратились в угрюмые устаревшие глыбы. В подъезде пахло сыростью, большие серые ступени от множества ног стали скользкими и покатыми. Но главным атавизмом оставался железный скрипучий лифт в сетчатом коробе. Он устало грохотнул, Лида распахнула серую дверь и пропустила Андерса в узкую кабину. Дверь была недавно покрашена, но от этого казалась только более старой, как старуха с алой помадой на сморщенных губах. Норберг оглядывался молча. Лицо его не выражало ни брезгливости, ни удивления. Если какие-то эмоции и вызвала в нем унылая обстановка, он держал их при себе.
– Это старый дом, он построен еще при Сталине, – Лида чувствовала потребность оправдаться.
– Интересно, – тактично ответил Норберг.
Наконец они вышли на просторную лестничную клетку четвертого этажа, и Лида повернула ключ в замке. На мгновение она замерла.
– Я живу с дедом, – предупредила она Андерса. – Он плохо слышит и не говорит по-английски. Ты сам напросился.
Андерс кивнул.
– Я дома, – привычно крикнула Лида. – Не одна!
Она включила свет в прихожей и попыталась оглядеть свое жилище со стороны. Она никогда не задумывалась, насколько презентабельно для иностранца выглядит квартира. В ней и русских-то гостей почти не водилось. В любом случае, главным кредо в жизни Лиды была аккуратность, поэтому за порядок она была спокойна.
Длинный и из-за высоты потолков казавшийся узким коридор тянулся к кухне. Клеить обои с такими потолками было настоящим испытанием, но год назад Лида прошла его. На светлых голубоватых обоях висели фотографии и маленькие акварельные рисунки: Лидина мама в юности увлекалась живописью. По правую руку шли двери: в дедову комнату, в бывшую мамину, где теперь почти никто не бывал, и в комнату Лиды. Паркет был старым, для его ремонта надо было нанимать мастеров, но, несмотря на потертости, выглядел прилично. Из комнаты деда звучало «Эхо Москвы».
– Я не говорила деду, кто отец ребенка, – сказала Лида вполголоса. – И пока ты ничего не решил, не скажу. Ты – коллега, знакомый по работе, что-то такое. Проходи прямо по коридору на кухню, а я его приведу.
Андерс кивнул, и Лида заглянула к дедушке.
– Кто пришел? – спросил Александр Борисович. – Виталик?
– Нет, это по работе, – Лида нагнулась и чмокнула деда в сухую щетинистую щеку. – Он из Швеции. Выйдешь познакомиться?
– Можно.
– Хорошо, мы будем на кухне. Ты обедал?
– Пил чай с бутербродами.
– Я же оставила суп! Тебе надо есть горячее.
– Я чай даже не разбавляю!
– Перестань. Я погрею тебе гуляш с гречкой.
– Я могу и сам. Тебя ведь тошнит.
– Ничего, вечером получше. И сам ты опять будешь есть одни бутерброды. Все, мы тебя ждем, – Лида улыбнулась. Дед был ее самым родным человеком на свете, и если ремонт или скромная обстановка заставляли ее стесняться, то за дедушку она чувствовала только гордость.
Андерс стоял у окна.
– Ты голоден? – спросила Лида. – Я сейчас буду греть деду ужин, тебе тоже хватит. Правда, еда простая.
– Кажется, мы уже обсуждали устрицы в прошлый раз. Я всеядный. И да, я бы поел. Ты живешь одна с дедом?
– Да. Когда родители погибли, дедушка и бабушка меня воспитали. Потом бабушка умерла от рака, и вот мы остались вдвоем.
Андерс повернулся к холодильнику и оглядел сувенирные магниты из разных стран.
– Это твои?
– Да, я вела колонку путешествий. До того, как мне поручили интервью.
– Жалеешь?
– Не знаю, – Лида пожала плечами. – Но если я буду беременеть после каждого интервью, мне придется менять работу.
Андерс расхохотался.
– Ты заставляешь меня смеяться даже тогда, когда мне этого совсем не хочется.
– Садись, я достану ужин.
– Ты справишься с тошнотой? – спросил Андерс.
– Вечером мне гораздо легче, – Лида поставила на плиту кастрюльку с водой и достала с полки гречку.
– Что это?
Лида задумалась.
– Слушай, я понятия не имею, как это будет по-английски. Традиционная русская крупа. Подожди, я посмотрю в телефоне, – Лида открыла сайт-переводчик. – Вот. Buckwheat. Столько лет учу английский, а этого слова не знала.
– Я слышал, что русские ее любят. Она продается в специальных магазинах для русских иммигрантов. Но я никогда не пробовал.
– Значит, у тебя будет экзотический ужин. Загадывай желание.
– Зачем?
– Меня бабушка так учила. Когда пробуешь что-то новое, надо загадывать желание.
Лида промыла крупу и засыпала в кипяток.
– Здравствуйте, – Александр Борисович, распрямив плечи, зашел на кухню. Он был при полном параде: брюки и рубашка на все пуговицы.
– Добри ден, – по-русски старательно выговорил Андерс, встал и протянул руку.
– Александр, – представился дед, принимая рукопожатие.
– Андерс, – ответил Норберг.
Мужчины сели. Дед был лишь немногим выше Андерса. Годы в баскетболе приучили Александра Борисовича ценить высоких людей, поэтому в его затянутых старческой пленкой глазах мелькнуло одобрение.
