Матвеев поначалу не смог справиться с роем мыслей, ворвавшимся в голову. Нестерпимо заболел затылок, как тогда — после аварии.
— Вась, ты же всё знаешь, посмотри, живой он хоть, чего пропал?
Кондратьич сел рядом, наклонившись вперёд, обхватил голову руками и заревел, как белуга.
— Что это с тобой, Вась? — баба Аня уже не думала о своих тревогах, — Матвеев производил впечатление сбежавшего безумца.
— Иди, иди Трофимовна, не вижу я его, не могу ничего сказать.
— Хоть жив-то?
— Иди! Я не знаю! Не знаю! Не зна-а-ю!
Перепуганная старушка боком попятилась в сторону ворот.
— Вась, как увидишь что, скажи мне, ладно?
— Ладно, ты иди, не обращай внимания, баба Аня, голова сильно разболелась.
— Бедный ты, бедный, всё никак шахта тебя не отпустит, уж столько лет прошло…
Сквозь штакетник забора виднелись только цветастая косынка да старенький халат уходящей бабушки, а Матвеев готов был разрыдаться от отчаяния. Глубокая боль только обострила ненавистные ощущения. Василий отчётливо видел, что сына бабы Ани уже нет в живых.
* * *
— Как наши дела? — директор шахты Лукьянец внимательно смотрел на Попова.
— Владимир Иванович, я же говорил, аферист он. Не может один человек заменить сотни приборов.
— Ты людей вывел?
— Всё как вы приказали. Я сам спускался, мы просмотрели все датчики по основным штрекам, они все исправны, а метана в выработках нет.
Директор, глядя в пол, пробурчал:
— Ошибся Матвеев?
— Факт, ошибся. Теперь замучат объяснительными.
— И я повёлся на эти байки, с моим-то опытом. Непростительная ошибка.
— Отпишемся, не впервой, Владимир Иванович. Вы когда из больницы?
— Завтра жди. И давай не будем распространяться про Матвеева. Больше видеть его не хочу, аферист, мать его так… С завтрашнего дня — в плановом режиме. Эти три дня нужно наверстать за две недели — максимум.
— Вот это другое дело, узнаю шефа, а то предчувствия, аварии. Какие аварии? Человек — повелитель природы! Есть возобновить добычу! — улыбаясь во все тридцать два зуба, Попов откланялся и вышел из палаты.
* * *
— Фёдор! Фёдор, это я! Открой! — Кондратьич молотил кулаком по соседской калитке.
— Совсем ополоумел, Василий? Здесь я, не колоти!
— Фёдор, кто у нас на «Молодогвардейской»? Да кто, ты всех знаешь, перечислять, что ли? Вот Валька в ламповой стояла и на клети, бывало, тоже. И сейчас она там, они же только на поверхности работают, остатки металла вывозят, всё уже, померла добыча. У тебя что, память отшибло? Или опять осенило?
— Валентина, которая на Горновой живёт?
— Она, точно.
— Пошли.
— Ты, старый, совсем с катушек съехал? На часы посмотри, кто тебя ждёт?
— Федя, не говори ничего, просто пошли, покажешь точно, где она живет.
Лишь изредка лампочки с веранд придорожных домов отбрасывали длинные тени в тусклом жёлтом свете. Но, несмотря на кромешную поселковую темноту, несколько кварталов по просёлочной дороге они преодолели быстро, поскольку шли по памяти.
В доме, отделанном «под шубу», в одной из комнат горел свет.
Собаки во дворе не было, да и охранять здесь, похоже, было уже нечего. Разросшийся по аркам виноград беспорядочно свисал. Покосившиеся двери сарая грозили рухнуть. Всё свидетельствовало, что с личной жизнью у хозяйки давно не лады. Усадьба, как и она сама, давно не видела мужской руки.
— И что теперь? — Фёдор с опаской посмотрел в сторону приоткрытой входной двери.
— Да что, заходи, мы же не грабить пришли.
При входе товарищи обувь не сняли — это не помогло бы в поддержании чистоты.
— Валя! Валентина! Ты дома?
Старенький телевизор синим светом освещал небольшую комнатку, где в углу на диване лежала мертвецки пьяная хозяйка.
— Вот так, так… — Федор попытался пошевелить пахнущее водкой тело.
— Ты хотел с ней поговорить? Думаю, она сейчас не вспомнит, как её зовут.
— Вспомнит, мне ждать некогда.
Василий прихватил ведро и отправился за водой к колонке, о которую чуть не стукнулся при входе.
— Давай под руки её, отмочим в холодной водице — быстро придёт в себя.
Несколько раз облив из ковшика голову хозяйки, они извлекли из неё первые звуки.
— Ой, мальчики…
— Давай ещё, она, похоже, давно спала, смотри, подушка отпечаталась как…
Ещё несколько заходов — и Валентина, продрав глаза, возмутилась:
— Прекратите макать меня в воду!
— Ишь ты, неженка! В себя приходи!
— Вася, ты, что ль? Чё тебя нелёгкая принесла?
— Валя, сейчас ты мне кое-что расскажешь. Обманывать не думай — порчу напущу! Я же и так всё насквозь вижу, ты знаешь.
— Ой, ой… колдун хренов. Ты бы лучше увидел, где мне мужика найти.
— Чего напилась?
— Твоё какое дело? Хочу и пью!
С трудом хозяйка приняла сидячее положение, опершись локтем на серую давно забывшую наволочку подушку.
— Валя, ты когда последний раз на работе была?
Тучная баба вдруг заревела, закрыв лицо руками, как будто погиб её ещё не найденный муж.
— Ой, Василий! Ой, родной! Что ж я наделала!
— Что, Валя, что ты наделала? — Фёдор понял, что развязка ночного похода близка, и стал воспринимать происходящее более серьёзно.
— Я их опустила!
— Кого ты можешь опустить, ты же баба, — ухмыльнулся Фёдор.
— Ой, какая ж я дура! — Валентина разразилась ещё большими причитаниями.
— Да хватит орать, соседей побудишь! Рассказывай! — Терпение Кондратьича подходило к концу.
— Вась, я их в шахту опустила.
— Кого?
— Витьку Седого и ещё двоих.
— Когда? В четверг ещё.
— Рассказывай, зараза, слезами горю не поможешь.
— Приехал бизнесмен такой, из города. Представился Михаилом. Денег столько дал, что мне на месяц хватит…
— И что хотел?
— Двигатели электровозные. Там горизонт ещё у нас есть неразобранный, где электровозы стоят. Говорит — я с твоим начальством договорился, ночью спустишь четверых с инструментом, а через восемь часов поднимешь.
— Почему ночью? — Фёдор искренне удивился.
— Что непонятного? На закрытой шахте копер крутиться по какому поводу может? Ночью хоть не видно.
